Лифт
Шрифт:
Чем строже Тице скрывал своего гостя, тем больше репортеры стремились его увидеть. Мине был отдан приказ никому не открывать без опроса, но за дверью кухни послышался неистовый стук и крики: Пожар! — А когда прислуга выскочила, то ворвался тот самый, первый репортер, и в одно мгновение оказался с кодаком в людской. Так была добыта фотография Муни. Другой репортер проник в виде молочницы. Зашевелилась и полиция. Из уважения к тайному советнику его, конечно, никуда не вызывали, но сам полковник Дейчке явился к нему.
— Ваше превосходительство, извините мой визит, но в газетах пишут такие вещи…
— Да, я, конечно, понимаю, что вы должны быть информированы. Все это мне очень надоело и совершенно не соответствует моему служебному положению. Вчера у меня с председателем был совсем неприятный разговор.
— Но тогда, ваше превосходительство, что же побуждает вас держать у себя такое странное существо?
Тице с раздражением развел руками.
— Что побуждает? Да что я могу вам ответить? Быть может, он слышит нас через всю квартиру посредством одного из своих дьявольских приборов. Как же я могу его удалить? Вы, конечно, осведомлены, чем кончилась попытка полиции.
— Но вам предлагали большой отряд.
— А если бы он тогда снес весь дом с лица земли?
— Тогда можно еще…
— Нет, уж пожалуйста. Я совсем не хочу рисковать. Мы — друзья с моим глубокоуважаемым гостем, и он сделает мне честь остаться у меня, сколько захочет.
Полковник сдержанно улыбнулся, видя боязливое выражение глаз гостеприимного хозяина, и поспешил сказать:
— О, я вас понимаю. Но только разрешите мне все же сказать, что с точки зрения городского благоустройства…
— При чем тут городское благоустройство? Он не делает никакого вреда.
— Но может его сделать в любой момент. И притом известные вам обязательные постановления строго воспрещают держать в квартире домашних животных, кроме собак, кошек и птиц в клетках, без специального разрешения. А ваша обезьяна…
— Как обезьяна? Газеты наврали.
— Но он же четверорукий.
— Да он говорит, читает…
— И все-таки он может быть нами зарегистрирован лишь, как ученая обезьяна. Вам следует взять разрешение и внести налоги.
— Да его уж зарегистрировали, как человека.
— И за это моим подчиненным сделано строгое замечание. Ведь, если мы согласимся на это, то затруднения станут непреодолимыми. Откуда он? Где его въездная виза?
— Свалился с неба.
— Согласитесь, также невозможно заполнить графу его листка. Если на нашу территорию падает летчик, пролетавший без разрешения, то его арестуют. Нет уж извольте записать его обезьяною; так будет гораздо удобнее.
— Господин полковник, вы с таким формализмом совсем не можете подойти к мало-мальски необыкновенному явлению.
— Необыкновенные явления нарушают порядок. Об этом я с вами и говорю. Все в жизни города должно соответствовать обязательным постановлениям. Но можно мне взглянуть на вашего шимпанзе?
— Как вам угодно.
Муни как раз был связан в узел для сна, так что полковник сразу поморщился с неприязненным удивлением. Он протянул руку, но Тице поспешил ему напомнить об электрическом ударе. Впрочем, Муни еще не спал и любезно приветствовал посетителя пожеланием «доброго вечера».
— Видите, какой акцент, ваше превосходительство. Несомненный иностранец.
— Я сам не знаю, почтенный брат, — ответил Муни, — откуда я: с вашей ли планеты или с другой? Явился ли я из незапамятного прошлого или из далекого будущего, или из современного земному иного мира; я знаю только одно, что мой мир стоит на бесконечно высшей степени культуры, чем тот, где ты меня рассматриваешь с таким невежливым любопытством.
— Однако, вы, любезный, не забывайтесь! Вы имеете честь говорить с…
— Господин полковник! — с испугом перебил Тице. — Как вы хотите, чтобы он понял ваше служебное положение?
— Его выучат понимать! Я нахожу, ваше превосходительство, что, как человека, его возможно отнести лишь к бродягам, не желающим открыть своего звания и происхождении. Тогда опять есть вполне определенный параграф. Но, по-моему, его следует поместить в клетку, в зоологический сад. У вас он оставаться не может. В печати и в городе идут всякие вести и слухи, смущающие общественное спокойствие. А, главное, по вашим же словам, возможна и катастрофа.
— Ах, я именно боюсь, что вы к ней приведете! — жалобно произнес тайный советник, провожая господина полковника.
Муни неподвижно смотрел им в след, все завязанный в узел. В его зеленых глазах была тоска. Может быть, он вспоминал о своих пропавших близких? Или наш мир наскучил ему?
Эти вопросы с участием задала ему фрау Амалия, лично принесшая ему вечерний кофе. Муни ответил, что о близких он не жалеет и за них не тревожится. Либо они счастливы, либо они и небытии. Но ему просто наскучило сидеть и комнате. Завтра он попробует полетать… О, совсем немного, лишь чтобы посмотреть на жизнь. Он вернется.
Такое известие привело господина Тице в полное отчаяние.
— Да я потеряю место! Что я скажу председателю? Из квартиры члена рейхсгерихта будет взмывать за облака какой-то четверорукий акробат и возвращаться обратно в окно или трубу, на радость зевакам. Да вокруг нашего дома их соберутся тысячи. Их не разгонишь и пожарной кишкой! Вон и теперь проклятый телефон не перестает в одиннадцатом часу ночи!..
Звонил директор кабаре «Зеленый Попугай», предлагая господину Тице показывать за хорошую цену его человекообразное. Тайный советник в негодовании снял трубку.