Лихие гости
Шрифт:
— Следочки-то свои худо вы, ребятки, прикрыли, — ворчливо, как ни в чем не бывало, выговорил Бориска, с тяжелым и усталым крехом усаживаясь на плоскую корягу, вытягивая перед собой натруженные ноги. — Оглядится завтра господин Окороков, да и кинется в погоню. А? Веселая будет картинка…
— Вы как здесь? — не удержался, заторопился Цезарь. — как уцелели?
— А Бог помог, — беззаботно ответил Бориска и рассмеялся мелким, дробным смешком.
Оказывается, Бориска вместе с Петлей кинулись в другую сторону от саней с горящим сеном, и только успели
— Подобрали своих убитых-раненых и сгинули, — так закончил свой недолгий рассказ Бориска.
— А кто солдатами командовал? Окороков? — спросил Цезарь.
— Командовал-то Окороков, да только не солдаты нас пощелкали, а староверы, которым мы ловушку мастерили. Вот так-то! Староверы нас почикали! Хитрее оказались. А после уже, под вечер, и солдатики нагрянули во главе с господином Окороковым. Как раз к шапошному разбору поспели. Ну, мы судьбу искушать не стали — как только их заметили, из ложбинки выскользнули, следочки ваши нашарили и — ходу-ходу, мои ноги… — Бориска снова рассмеялся мелким смешком и вдруг широко зевнул и сполз с коряги, устраиваясь на земле темным клубочком, успел еще пробормотать: — Лапничку мне под старые кости наломайте, ребятки…
Утром, выспавшись, Бориска отвел Цезаря в сторону и твердо, как о деле уже решенном, сказал:
— Будет нас теперь Окороков по этой долине как мышей гонять. Да староверы еще обозлились. Новое место искать некогда, скоро гости явятся. Одно нам остается — в Белоярске их ждать.
— Дороги нам в Белоярск нет, — возразил Цезарь, — теперь у прохода Окороков караул выставит.
— Посмотрим, — успокоил его Бориска, — караул — не божий перст, можно и обмануть.
Но обманывать не понадобилось. Ванька Петля, посланный на разведку, скоро вернулся и доложил, что солдаты уходят. На следующий день, снова посланный в разведку, убедился он, что и караула нет. Послали в третий раз. Петля прошел по проходу, огляделся с другой стороны кряжа и никакой засады, никакого подвоха не обнаружил. Тогда вернулись к пепелищу, надеясь, что удастся хоть чем-нибудь поживиться, но ничего съестного найти не удалось. А голод — не тетка. Да и одежда на всех была легонькая, второпях надетая. По ночам отчаянно мерзли, потому что метель завихяривала в полную силу и укрыться от нее не было никакой возможности.
Цезарь с Бориской приняли решение — уходить в Белоярск.
Дело, конечно, до крайности было рисковое, но ничего лучшего придумать не смогли.
10
По чистому, нетронутому снегу вытягивались ровной, прямой цепочкой глубокие следы. Вдруг они стали наливаться аспидно-красным цветом, который набухал, выплескивался и брызгал во все стороны крупными каплями. Да это же кровь! Она, аспидно-красная, вскипала в снегу, и слышалось, что шипит, будто растопленное сало на сковородке. Брызги летели в лицо и обжигали его неожиданной острой болью. Хотелось поднять руки и закрыться ладонями, но руки не подчинялись и не шевелились, словно были связаны. Данила дернулся, пытаясь их вызволить, но тут же иная боль, долгая и тягучая, перепоясала грудь, сдавила с такой силой, что пресеклось дыхание. Он снова дернулся в отчаянии, хлебнул воздуха широко распахнутым ртом и открыл глаза.
Не было ни снега, ни следов на нем, ни крови.
Горела в полутьме сальная свеча и освещала белобородого старика в длинной серой рубахе, который стоял над Данилой и смотрел на него, прищурив лохматые брови, острым, совсем не стариковским взглядом. Наконец-то Данила смог поднять руку, протер глаза, желая удостовериться — не в бреду ли он продолжает все видеть? Нет, кажется, наяву.
— Где я? — спросил он, и голос у него прошуршал едва слышно, как будто сухой лист шевельнулся под слабым ветром.
— Здесь, — глухо ответил старик, помолчал и добавил: — Лежи и не трепыхайся. Теперь у тебя одно дело — лежать.
Данила хотел еще спросить, как он здесь очутился, но старик ушел и унес с собой свечу. Слышно было, как в наступившей темноте стукнула дверь. Данила закрыл глаза и сразу же провалился в глубокий сон, на этот раз без всяких видений.
Проснулся он уже при дневном свете, огляделся и увидел, что лежит в маленькой каморке, где остро пахло каким-то травяным варевом. Низкий потолок был забран толстыми досками, и в широких щелях поблескивала паутина.
Как же он здесь оказался?
И кто этот старик?
Словно услышав его безмолвные вопросы, в каморку вошел старик, а следом за ним — Мирон. Вошли они степенно и неспешно, встали возле топчана, на котором лежал Данила, и так же степенно и неспешно, как вошли, прочитали на два голоса короткую молитву и перекрестились, крепко сжимая двуперстие. Лишь после этого Мирон присел на краешек топчана, и легкая улыбка шевельнула его густые усы и бороду.
— Господь милостив, — негромко сказал он, — да и молились мы за тебя крепко. Благодарны премного, помог ты нам. В долгу не останемся, поднимем на ноги и домой отправим.
— Как я здесь очутился? — спросил Данила и сам услышал, что голос его заметно окреп и не шуршал уже, как палый лист.
Мирон осторожно кашлянул, словно боялся нарушить тишину в каморке, и принялся негромко рассказывать…
Когда варнаки выкатили горящий стог сена на санях, удержать их не смогли, и они прорвались из кольца. Догонять их Мирон не рискнул, здраво рассудив, что в темноте они запросто могут устроить засаду и скольких людей еще постреляют — одному Богу известно. Решили уходить. Забрали раненых, двоих убитых и тихо, не оставляя за собой следов, ушли в деревню, оставив несколько соглядатаев, чтобы удостовериться — вернутся варнаки на пепелище или не вернутся.