Шрифт:
Не шуми, мати зеленая дубровушка,
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати.
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти
Перед грозного судью, самого царя.
Еще станет государь-царь меня спрашивать:
Ты скажи, скажи, детинушка крестьянский сын,
Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал,
Еще
Я скажу тебе, надежа православный царь,
Всее правду скажу тебе, всю истину,
Что товарищей у меня было четверо:
Еще первый мой товарищ темная ночь,
А второй мой товарищ булатный нож,
А как третий-то товарищ, то мой добрый конь,
А четвертый мой товарищ, то тугой лук,
Что рассыльщики мои, то калены стрелы.
Что возговорит надежа православный царь:
Исполать тебе, детинушка крестьянский сын,
Что умел ты воровать, умел ответ держать!
Я за то тебя, детинушка, пожалую
Середи поля хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной.
Русская народная песня
I
Я расскажу вам историю, случившуюся в стародавние времена и совсем не сохранившуюся в памяти людей. Я расскажу вам историю, забытую всеми – от князя и боярина, до простого крестьянина. Я расскажу вам историю, о которой не писали в летописях, не слагали былины, не баяли сказители и не пели гусляры.
Однажды, давным-давно, тёмной августовской ночью, по лесу недалеко от Новгорода ехала телега. Телега выглядела довольно-таки сильно нагруженной, хотя и запряжена была в неё всего одна лошадь. На телеге сидели двое и переговаривались:
– Холодно что-то. – сказал один, поёжившись.
– И то. – поддержал его второй. – Зябко. Будто и не лето сейчас вовсе на дворе.
– Так ведь лето-то почти и закончилось.
– А всё одно, лето.
– На Успенский – постился? – спросил первый.
– Я – то? Постился. А ты?
– Я – нет.
– Так ведь грех же.
– Бог простит.
Какое-то время ехали молча. Затем один из попутчиков снова завязал разговор:
– Когда до Новгорода-то уже доберёмся? Будет ли конец этому лесу, провалиться ему пропадом?!
– А тебе-то что за беда? Не ты телегу везёшь, лошадь. Сиди себе да погоняй.
– Да я не о том. Лес-то ведь этот – не простой. Дурной это лес.
– Как это так – дурной? – не понял его второй.
– Да так и дурной. Говорят, люди тут пропадают. Не слышал разве?
В ответ его собеседник громко расхохотался:
– Не уж-то веришь ты, в эти бабьи сказки?
– Сказки не сказки, а говорили вон – один богатый крестьянин тут недавно пропал. Вёз с сыном в Новгород на базар муку да мясо продавать – и поминай, как звали. Никого не нашли – ни крестьянина, ни сына, ни лошади ни телеги. – говоривший, с беспокойством поглядел на тащившую телегу лошадь, будто ставил ей что-то в вину.
– Да будет тебе. – сказал второй. – Всяко в жизни бывает. Ну, мало ли – может медведь их задрал.
– Медведь? А телегу он тоже съел что ли?
– Телега-то…что телега? Положим, проезжал кто, увидел, что телега на дороге стоит – вот и позарился на чужое добро, да себе забрал.
Объяснение про медведя было, что называется «шито белыми нитками», и не слишком удовлетворило его собеседника. Он насупился и молча стал смотреть на дорогу.
Второй, решив немного развеселить попутчика, весело сказал:
– Да будет тебе! Ну что этот лес-то тебе дался? Лес как лес. Да и ночь лунная – видно-то как хорошо! Ты лучше о другом думай – Новгород-то ведь уже недалече. Скоро мы уже в Новгороде будем. Товар продадим и как загуляяяяем!!! – и он похлопал рукой по туго набитым мешкам, лежащим на телеге.
Первый по-прежнему молчал, но казалось, немного повеселел. Деревья стояли тёмной стеной по обеим сторонам дороги, где-то недалеко заухал филин.
Попутчики подъехали к тому месту, где лесная дорога делала крутой поворот. Когда телега преодолела поворот – попутчиков так и сковал ледяной, первобытный ужас перед неведомым. Преградив им путь, прямо на дороге стоял великан.
Детина был ростом выше косой сажени, голова его была маленькая, руки непропорционально длинные, а каждый кулак был больше головы обычного человека. Одет он был в красную косоворотку, а в руках он держал бревно, которое было ничем иным, как стволом дерева средних размеров.
Детина глуповато ухмыльнулся, поднял бревно, размахнулся, и со всей силы ударил лошадь промеж ушей. Послышался хруст проломленного черепа и хрип умирающего животного. Лошадь упала на дорогу и стала биться в предсмертной агонии.
В тот же самый момент из леса одна за другой вылетели две стрелы. Стрелок бил без промаха, и уже через несколько мгновений оба попутчика были мертвы.
Из лесу появился человек среднего роста, лет тридцати пяти. У человека была густая рыжая борода, хмурое сосредоточенное лицо, одет он был в кафтан, на голове была надета мурмолка, в руках он держал лук, за плечами у него был колчан со стрелами, а за пояс был заткнут топор.
– Эй, Ванька, едрить твою в корень! – крикнул рыжебородый великану, который всё ещё стоял возле умирающей лошади. – Ты зачем лошадь убил?! Я тебе что сказал – чуть-чуть чтобы вдарил, только оглушить!
Детина, которого назвали Ванькой, снова ухмыльнулся, посмотрел на рыжебородого и сказал:
– Авось ничаво, атаман! На мясо сойдёт.
– «Ничаво»! Всё ему «ничаво»! – передразнил Ваньку рыжебородый. – Вот теперь на своём горбу и будешь мешки таскать!
– Авось ничаво, дотащу. – снова осклабился Ванька.