Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!
Шрифт:
— Ладно, Марийка, ты спи, а я стан еще раз обойду. Завтра, может, в Волоке заночуем.
— А какой он, Волок? Ты еще вчера мне обещал рассказать, — присела она на ложе — покрытую холстом копну сена; сон ее как рукой сняло — женщине неожиданно тоже передалась тревога мужа.
— Ну, слушай… — в свою очередь почувствовав волнение, которое овладело женой, стал рассказывать Гордей, чтобы отвлечь ее и успокоить. — Столько-то годов тому, может, пять, а может, и более, довелось мне бывать в Волоке. Остановились мы с боярином моим Иваном Василичем в Ильинском монастыре. Игумен, чудной такой старец, волосы и борода седые, а нос красный — причащаться, видать, к медам любил…
— Тыщу лет тому?! — удивилась Марийка.
— Ну, может, не тыщу, но очень давно, — уточнил Гордей и продолжал: — Рассказывал игумен про Волок Ламский нынешний, про то, как он стал… А дело так было. Приехал однажды Ярослав в прежний город, его тоже Волоком звали, только он на реке Ламе тогда стоял. Через него в Волгу и в Днепр купцы ладьи свои тащили волоком. Пробыл там Ярослав день-другой, и вельми город ему не понравился. Улочки узкие, грязные, шум, гомон, гости торговые варяжские, новгородские, киевские, других земель с людишками своими толкутся повсюду, бражничают, орут. Невтерпеж стало великому князю, крикнул он бояр и дружинников да отъехал за три версты от города к речке Городне, что в Ламу впадает. Поставили Ярославу шатер на горе, прилег он и заснул. А во сне явился сам пророк Илья!..
Гордей почувствовал, как вздрогнула Марийка, и поспешил ее успокоить:
— Не бойся, все обошлось. Илья-громовержец встал в своей колеснице, показал перстом на ту сторону речки Городни и говорит: «Тут заложи град!» Затем показал на гору рядом: «А тут поставь церковь Воздвижения!» Так Ярослав и сделал. А там, где его шатер стоял, велел построить церковь пророка Ильи с монастырем и грамоты с золотыми печатями передал. Вот с такого дива и пошел на Руси славный город Волок Ламский!.. А ты никак заснула? Умаялась со мной, бедолага… — с непривычной для самого себя лаской молвил суровый лесной атаман. Взял меч и вышел наружу. Остановился и невольно прислушался: под перебор гуслей лилась знакомая грустная песня:
Зачем мать сыра земля не погнется?
Зачем не расступится?..
Гусляр умолк, а лесной атаман еще долго стоял у шалаша, настороженный, хмурый. Наконец решительно выпрямился и быстро зашагал по крепко спавшему в ночной тишине лесному стану.
Глава 20
Федор торопился. Надо было до рассвета добраться до вражеского стана и разузнать, сколько там ордынцев.
Отъехав несколько верст от лесного лагеря, дозорные разделились — Василько с кметями поскакал к Волоку, а Федор направился на поиск один.
Было уже за полночь. Отыскивая по приметам дорогу, бывший порубежник пробирался среди вековых дубов и елей. Наконец лес начал редеть. Стали попадаться молодые деревья. На опушку он выехал задолго да рассвета. Моросил мелкий холодный дождь. Федор спешился и обвязал мешком коню морду, чтобы тот не заржал ненароком. Недолго постоял, прислушиваясь к ночи. Затем пошел дальше, ведя коня в поводу. Внезапно насторожился и остановился… В свисте ветра и шуме дождя ему почудился необычный гомон, слышимый в отдалении. Федор приложил к уху ладонь, повернул голову в ту сторону. Минуту-другую стоял неподвижно: приглушенный расстоянием, к нему доносились звуки, явно издаваемые большим скопищем людей и животных. Привязав коня к одинокому дереву, Федор стал пробираться через густой
Блеснула молния, прогрохотал гром. Дождь усилился. В его монотонном, окутавшем воздух шуме сразу растворились другие звуки, слабый гомон людей и животных неведомого лагеря стал не слышен. То и дело останавливаясь и прислушиваясь, Федор брел наугад.
Неподалеку опять сверкнуло, раздался оглушительный треск, потом грохот. Дозорный торопливо перекрестился. С детства услышанное: «Когда блестит молния — ангел Господний в гневе глядит на дьявола, когда гремит — ангел летает по небу, бьет крылами, гонит нечистого…» всколыхнуло суеверным страхом его неробкую душу. Но тут же вспомнилось другое — то, что сказывал знакомый монах: «Гром и молния от самого столкновения туч берутся, аки камень, ударяясь о железа, грохот испущают с огнем…» Успокоился, стал ждать новой вспышки: «Может, удастся разглядеть чтой-нибудь?»
Небо снова прорезали огромные огненные завитки, на миг стало светло, как днем. Этого оказалось достаточно, чтобы разведчик успел разглядеть ордынский стан, расположенный справа, в полуверсте от него. Он свернул в эту сторону и, пригнувшись, быстро зашагал по полю.
Необычная для начала осени гроза бушевала долго. Дождь перешел в ливень, небо и земля то и дело озарялись вспышками молний, грохотал гром. Вражеский стан был уже рядом. Но вот стало затихать. Теперь Федор услышал перекличку караульных, ржание лошадей, рев верблюдов. Крадучись между кустами и деревьями, он подошел совсем близко. Раздвинул ветки… Всего несколько десятков саженей отделяли его от ордынских шатров и юрт. Большие и малые, разделенные рядами повозок и арб, они словно заполонили поле до самого окоема. Снаружи лагерь казался безлюдным, напуганные грозой, ордынцы укрылись в шатрах, юртах, под повозками. Кое-где в жилищах был разведен огонь, снопы искр вылетали из верховий шатров, словно из печных труб.
«Тысяч тридцать их тут, не менее! — Федор, окинув взглядом, мигом оценил вражеский стан. — Надо уходить, пока не заприметили!..»
Он уже стал выбираться из кустов, как вдруг почти рядом послышался конский топот; затаился, стал всматриваться в темноту.
Гроза проходила, молнии вспыхивали все реже и слабее, и теперь вокруг себя ничего нельзя было различить. Вдали глухо пророкотал гром, замелькали неяркие сполохи, и затихло. Дождь перестал. Зато шум приближающейся конницы слышен был все громче.
«Что за конные? Неужто еще помощь к татарам пришла? Скоро светать начнет, надо упредить наших!» — в тревоге подумал Федор.
Он быстро выбрался из кустарника и, опасаясь, чтобы его не обнаружили, пополз к дереву, где привязал коня. Высокая трава хлестала его по лицу, холодные капли растекались по телу, попадали под шлем, но он не обращал внимания и думал только о том, что ползти придется еще долго, а время не ждет. Наконец не выдержал, встал и, больше не думая об опасности, чуть ли не бегом зашагал по степи… Небо на востоке посветлело, занимался рассвет. В сумерках уже можно было различить одиночное дерево, к которому он привязал коня.
И тут сзади него послышался конский топот и громкие крики. «Теперь уже явно заметили!..» Сердце у Федора беспокойно заколотилось. Оглянувшись, различил в предрассветной мгле большую группу всадников. Они были еще далеко, но он понял, что к коню добежать не успеет…
Но что это?! Конники, скакавшие впереди, разделились и понеслись в разные стороны. Федор едва успел упасть на землю, как один из ордынцев промчался мимо, следом с полдюжины других. Из-под копыт взметнулась земля, осыпала его мокрыми комьями грязи. Топот затих.