Лихолетье. Книга II. Теплый сентябрь
Шрифт:
Я негромко стучу в массивную, не меньше десяти сантиметров по толщине, дубовую дверь, легко открываю её и вхожу с докладом в начальственный кабинет: Товарищ майор Государственной безопасности, разрешите войти… и, услышав в ответ: Да, входите, прохожу внутрь, закрывая за собой дверь.
Мы приветствуем друг друга и начинаем обсуждать ещё и ещё раз разные детали и мелочи предстоящей операции. Туров, сидя на своём стуле, карандашом быстро что-то пишет на листе бумаги, потом встаёт и подходит к плотным бордовым занавескам и раздвигает их в разные стороны. Моему взору открывается висевшая на стене большая оперативная карта Ленинграда, ближайших пригородов и даже областных городов. На карте были видны нарисованные обозначения в виде стрел, кружков и линий красного и синего цвета.
Володя,
Да, дела! Лишь бы только хватило сил… разглядывая карту, озабоченно произношу несколько слов.
Теперь пару слов скажу о наших с тобой делах. Для перехода на ту сторону придётся тебе, Володя, прибыть на передовую. Для перехода самое удобное место в болотах под Сапёрным или Усть-Тосно. Надо не просто туда прибыть, а в составе маршевой штрафной роты немного поучаствовать в боях, и уже потом, под видом перебежчика перейти на немецкую сторону, рассказывает мне Туров.
Что за зверь такой, эта штрафная рота? Что-то новое придумали? с интересом спрашиваю майора.
Да нет, всё новое, это хорошо забытое старое. Тебе знаком июльский Приказ N 227, читал его?
Нет, не читал. Но слышал, что был издан такой суровый приказ, в подтверждение своих слов ещё и отрицательно мотаю головой.
Сам Верховный подписал этот приказ! Суть сводится к тому, что теперь для всех, без приказа – ни шагу назад! Отступать запрещено! За ослушание сразу же ставят к стенке, невзирая на чины и награды! Сильный приказ! майор кратко разъясняет мне самую суть…
Слова Турова тогда произвели на меня очень сильное впечатление. Действительно, очень сильный приказ!
Есть одна просьба. Разрешите обратиться товарищ… спрашиваю разрешение у старшего по званию, но Туров прерывает меня: Да брось ты эту субординацию и говори, что надо сделать? Если в моих силах помочь – не сомневайся, выполню! Ты, Володя, давай не стесняйся и говори!
Начинаю излагать ему свою просьбу:
В перерывах между занятиями одной моей знакомой девушке я написал десять писем на её полевую почту, правда, поставил разные даты, а письма передал старушке на вахте у лифта, в доме, где раньше жил. Её Анна Андреевна зовут. Мало ли, что может случиться. У меня просьба присмотреть, чтобы эти письма регулярно отправлялись. Мне было бы легче во вражеском тылу, если бы я был уверен, что моя девушка примерно раз в месяц получает от меня весточку. Эта девушка мне очень дорога. Такая просьба выполнима? В письмах даже намёка нет, где я и чем занимаюсь…
А девушку зовут Мария и она медичка, вернее санинструктор в звании старшего сержанта медицинской службы, и ты с ней ходил на концерт, так? с интригующей улыбкой на лице интересуется Николай Николаевич.
Да! А вы, товарищ майор, откуда знаете? смущённо отвожу глаза в сторону…
Мы своих секретов не раскрываем! продолжает загадочно улыбаться Туров Не беспокойся, я тебе обещаю, что девушка получит все твои послания и мы с Анной Андреевной тебя не подведём! За Марию тоже не беспокойся, мы её из виду не потеряем. Володя, ты должен полностью доверять мне! заверил и успокоил меня в тот день майор Туров.
Так за воспоминаниями и время незаметно пролетело – мы пришли на сборный пункт. Набережная реки Фонтанки, дом 90, прочитал надпись на табличке обшарпанного дома с окнами, наглухо забитыми не тёсаным горбылём. Строгий часовой, проверив документы, пропускает нас через главные ворота в здание, и мы проходим во внутренний двор сборного пункта. Тут было людно. Наш сержант достал из своего вещевого мешка пакет с личными делами, под роспись сдал его дежурному командиру, пожелал всем нормально повоевать, выкурил с бойцами самокрутку, как-то сразу попрощался со всеми и ушёл. Нас определили на постой в подвальное помещение с низким потолком, сырыми стенами, каменным полом и парой лампочек без экрана. К потолку лампы подвешены прямо на шнурах и тускло освещают только расположенные под ними части подвала. Пахнет плесенью и сыростью. Внутри подвала обустроены трёхярусные нары из досок, причём, последний ярус упирается почти в потолок. Жизнь продолжается дальше!
Двое суток мы пролёживали бока и ждали отправки. Кормили два раза в сутки – завтрак и ужин. Узнав, что привезли штрафников, к нам приходило много разного служивого люда, желая посмотреть, что это за вояки такие тут "поселились", но убедившись, что в подвальном помещении "живут" обычные парни, интерес явно угас. Правда, бывало, что пришедшие делились куревом, немного зубоскалили, травили разные истории и анекдоты, куда же без этого в мужской компании, но соболезнований и соплей не было. Всё знали, что на фронте, рано или поздно, окажутся все здесь присутствующие. На сборный пункт постоянно прибывали и убывали люди. Наш подвальчик тоже постепенно заполнился осужденными бойцами и командирами. Люди прибывали из разных частей и подразделений, обороняющих город. На вторые сутки нашего сидения прислали большую группу штатских мужиков, даже не обмундированных в военную форму. Из разговоров мы быстро выяснили, что гражданские тоже попадают под действие июльского приказа и их теперь вместо тюремного срока отправляют на фронт…
Хочу заметить, что до сентября-октября 1942 года Военный Трибунал Ленфронта судил бойцов и командиров, приговаривая их к 5-10-ти годам заключения, заменяя тюремный срок отбыванием наказания личным участием в боях, на самых опасных участках линии фронта. Первое штрафное подразделение в РККА было создано именно на Ленфронте, ещё за три дня до опубликования официального июльского приказа. Угодить в штрафную можно было за различные большие и малые грехи, такие как трусость на поле боя, не исполнение приказа, пораженческие настроения, пропажу продуктов или порчу имущества и техники, а так же многие другие проступки. Всех осужденных понижали до звания рядового бойца переменного состава штрафного подразделения и отправляли искупать вину перед Родиной своей кровью. В августе 1942 года, когда накал боёв по прорыву блокады достиг своего пика, и людей в боевых порядках катастрофически не хватало, в штрафные роты направляли всех без разбора. Можно было встретить разжалованных командиров, красноармейцев, моряков Балтфлота, служащих и рабочих с заводов, попадались даже уголовники. Всю эту людскую массу наскоро переписывали, вооружали чем придётся и сразу же бросали в самое пекло боёв, затыкая штрафниками образовавшиеся дыры и прорехи в наступающих частях…
28 августа после завтрака нас всех построили во дворе пункта, провели перекличку и объявили, что через тридцать минут мы пешей колонной выдвигаемся к новому месту службы. В строю оказалось 42 человека бойцов переменного состава. Через тридцать минут прибыло целое конвойное отделение во главе с сержантом, которому комендант вручил мешок с нашими документами и мы, построившись в колонну по три, отправились искупать свои грехи.
Конец ознакомительного фрагмента.