Лик в бездне (сборник)
Шрифт:
Он видел нечто бесформенное, несущееся сквозь пустоту со скоростью в тысячи раз превышавшей скорость света, и знал это, поскольку это знала Делательница снов, знал, что это ее мысли. Следя за ней, он почувствовал, как что–то похожее на окоченелый палец, холодный как холод космического пространства, зондирует его мозг. Оно проникало все дальше в непостижимую бесконечность.
Оно остановилось и превратилось в громадную галактику, спиральную, как звездный водоворот туманности Андромеды.
С той же неимоверной скоростью галактика понеслась куда–то. Космическое
Галактика распалась на отдельные звезды, огромные, вращающиеся, всех цветов раскаленные шары. Одно солнце, вращаясь, отделилось от других звезд, огромное – раскаленный сапфир – светило. Рядом со звездой показалась планета. По величине это было достойное дитя своего светила.
Солнце ушло в сторону, планета подлетела ближе.
Это был мир пламени. Грейдон видел огненные джунгли и пробиравшихся через них огненных чудовищ. Над состоявшими из пламени лесами летали создания с перьями из изумрудного, рубинового, бриллиантового пламени. Океаны и моря из расплавленных драгоценных камней.
По их переливчатым просторам плавали огненные левиафаны.
Крутящийся огненный мир и сапфировое солнце отлетели назад, затерялись среди других звезд.
Большими шагами шли сквозь пустоту гигантского роста люди, богоподобные, смеющиеся. Нагибаясь, они срывали, как цветы, кружащиеся солнца, бросали их друг другу, швыряли в окружавшую их пустоту, и звезды лились потоком, походя на кометы. Боги с грохотом раскалывали их друг о друга: взрывы сверкающих метеоров, каскады искрящейся звездной пыли.
Широко шагая, смеющиеся боги ушли, оставив вырванный ими с корнем сад солнц. Мгновение была видна только пустота, в которой не было ничего.
Разинувший рот Грейдон снова смотрел на сотканный из лучей занавес.
Была ли это иллюзия? Была ли это реальность? То, что он видел, не казалось двухмерным изображением, показанным на атом странном экране. Нет, изображение было трехмерным и столь же реальным, как все, что он когда–либо видел. Возможно, мысль Делательницы снов создала эту уничтоженную вселенную? Играющие боги – тоже порождение ее мыслей? Или они принадлежат к другой реальности, случайно попали в эту галактику, остановились, чтобы уничтожить ее, а потом беззаботно двинулись дальше?
Послышался приглушенный шум голосов дворян, слабые аплодисменты. Светило, на фоне которого виднелась голова Делательницы снов, потускнело.
Когда оно начало пульсировать снова, на нем виднелась голова мужчины. Глаза, как и у женщины, были закрыты.
Снова понеслась мысль Делателя снов.
Задрожал под ударом сотканный из лучей занавес. Грейдон увидел пустыню.
Ее пески начали светиться, шевелиться, вздыматься. Из пустоты сам собой возник город, но не такой город, который когда–либо был порожден Землей: огромные строения, чуждая, непонятная человеку архитектура. Город, населенный химерами.
Они были так отвратительны, что глаза Грейдона ощутили нечто вроде удара. Он зажмурился. Когда он открыл глаза, город исчез. Вместо него появился широкий ландшафт, освещенный двумя – шафрановым и зеленым – солнцами. Солнца с большой скоростью вращались вокруг друг друга.
При их смешанном свете были видны деревья. Формой деревья походили на гидр, полипов. Их мясистые, напоминающие корчившихся змей, ветви были облеплены огромными бесформенными цветами, обладающими какой–то отвратительной красотой. Цветы раскрывались, из них выскакивали какие–то аморфные существа. Существа тут же вырастали и превращались в ужасных, непристойного вида демонов. Они сражались друг с другом, мучили друг друга, спаривались.
Подавляя тошноту, Грейдон зажмурился. Всплеск аплодисментов подсказал ему, что Делатель снов закончил.
Грейдон почувствовал глубокую ненависть к этим людям, находившим восхитительными те ужасы, которые он видел.
Теперь Делатели снов следовали один за другим, и греза за грезой разворачивались на сплетенной из лучей паутине.
Некоторые зачаровывали Грейдона и он смотрел, не в силах оторвать глаз.
От других он содрогался до глубины души и искал убежища в объятиях Кона.
Некоторые – их было немного – отличались превосходившей все на свете красотой: миры джиннов, вышедшие прямо из «Тысячи и одной ночи». Среди них – мир чистых красок, ненаселенный мир.
Краски сами из себя создавали гигантские симфонии, громадные гармонические последовательности. Этот мир не вызвал большого одобрения мужчин и женщин, чье песнопение создавало интерлюдию в промежутках между грезами.
А были грезы – резня и жестокость.
Чертовщина, разврат и осквернение, чудовищные оргии и Шабаш. Зрителей возбуждали лишь отвратительные фантазии, по сравнению с которыми самый черный ад Данте казался раем.
Грейдон услышал приглушенный шепот; его покрыл голос Лантлу – высокомерный голос, вибрирующий от ликующего предвкушения.
На фоне серебряного светила появилась голова женщины. В красоте ее лица было что–то неприятное, какая–то еле уловимая порча, будто в жилах женщины струилась сладостная гниль. Когда ее голова растворилась в туманных очертаниях диска, Грейдон понял, что видел, как ее глаза открылись на мгновение – фиолетовые, источающие зло глаза, пославшие быстро какой–то сигнал туда, где похвалялся Лантлу.
Послав сигнал, они закрылись.
Впервые за все время на амфитеатр пала абсолютная тишина, тишина ожидания, тишина тревоги и упования.
Под ударом мчавшейся с огромной скоростью мысли женщины занавес дрогнул, но паутина не исчезла, как прежде.
Вместо этого по ней расползлась тонкая пленка. Пленка ползла, играя оттенками. Так расползается масло по прозрачной поверхности пруда. Пленка быстро уплотнялась, быстрее делалась на ней игра красок.
Сквозь пленку быстро поползли темные тени. Они наползали друг на друга, стремясь к одной точке и останавливались там, на краю сплетенной из лучей паутины. Они все быстрее ползли одна за другой со всех концов занавеса, собирались вместе, делались все плотнее и обретали форму.