Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв.
Шрифт:
Казалось бы, все просто: увидел художник композицию, даже лица будущих героев увидел, а теперь – ищи их «носителей» на московских улицах. Чутье подсказывало художнику определенный тип лица – и у Меншикова, и у его детей, которые он тщетно искал в исторических источниках… А нашел среди своих современников, в конце концов, он ведь писал не собственно историческую картину. История для него и здесь – лишь повод для размышления о драме страны и личности. Вот почему его исторические картины соблазняют зрителя на многие домыслы и комментарии. По ним легче и интереснее писать, скажем, исторические романы, нежели по сухим архивным документам. Ибо, при всей точности исторических деталей, он, как за птицей, гонится
Боярыня Морозова. 1887 г.
…Первый эскиз он сделал еще в 1881 г. Ныне он хранится в Третьяковке. Там же и другой этюд – «Голова боярыни Морозовой», переданный в дар Третьяковке в 1910 г. семьей Морозовых. Это о нем писал В. И. Суриков: «В типе боярыни Морозовой – тут тетка одна моя, Авдотья Васильевна, что была за дядей Степан Федоровичем, стрельцом-то с черной бородой (то есть прототипом героя «Утро стрелецкой казни». – Г. М.). Она к старой вере стала клониться. <…> Очень трудно ее лицо было найти… В толпе терялось».
Сразу Суриков ищет свою героиню среди старообрядцев. Сравните этюд, сделанный с тетки, с ликом боярыни на картине. В этюде не достает веры… «Персты рук твоих тонкостны, а очи твои молниеносны. Кидаешься ты на врагов, как лев…» Эти слова, обращенные к боярыне Морозовой протопопом Аввакумом, художник цитировал в своих письмах… Стал искать нужное лицо в селе Преображенском, на старообрядческом кладбище. Приехала туда в молитвенный дом начетчица с Урала – Анастасия Михайловна. С нее сделал Суриков этюд в садике (датирован 1886 г., приобретен в 1960 г. Третьяковкой у наследников художника). «Мне нужно, чтобы это лицо доминировало над толпою, чтобы оно было сильнее ее и ярче по своему выражению…» Помогли старообрядцы, поверившие в искренность художника после его «Стрельцов». Они и нашли женщину, лицо которой было пронизано верой. Сегодня нам не так уж и важно, была изображена на картине тетка художника, случайно найденная женой богомолка, начетчица с Урала. Интересно, рассматривая различные этюды и эскизы к картине, понять, увидеть рождение замысла. Но Суриков – не судья истории, он ее поэт, – хорошо о нем сказал современник.
И нам сегодня важно и то, как рождалась композиция картины, ее живописный, а не сюжетный замысел. Во время работы над полотном он едет в Италию.
И правы те, кто видит в серебристости «Морозовой» влияние великих венецианцев. И нельзя не согласиться с теми, кто сразу заметит влияние французских имперессионистов в вибрирующей цветовой гамме. А может быть, изысканный колорит картины создан благодаря (ходили слухи) тому, что развешивал в мастерской художник цветные лоскутки, чтобы создать для себя атмосферу, цветовое вдохновение? Какая разница… Родился шедевр…
Этюды к картине «Боярыня Морозова».
Портрет Е. А. Рачковской. Деталь картины – боярышня в желтой шубке.
Этюд головы боярыни Морозовой. 1886 г.
Этюд головы священника.
Этюды «Нищий» и «Нищий, стоящий на коленях». 1883–1884 гг. Деталь картины – голова юродивого.
Точность портретных зарисовок нужна была не Сурикову – бытописателю, а Сурикову – поэту истории. Все в его картине работает на главный замысел – и портреты, и цвет, и композиция. Все просто и потому гениально. Движение стремительно. Однако это не столько движение саней сквозь толпу, сколько движение нашего взгляда – слева направо, через неистовую раскольницу – вверх – к печальному лику Гребенской Божией Матери, и резко вниз – к гудящей, ликующей и рыдающей толпе. И вновь движение – от двуперстия блаженного справа – налево, к воздетой руке Морозовой. И снова вниз, налево – в хихикающего московского попа, принявшего новую веру и легко сбросившего старую.
А уже потом интересно и все остальное. И то, что одно из женских лиц – в непосредственной близости к саням, над головой смеющегося мальчугана, в шапочке, закутанной шалью, – написано с Екатерины Александровны Рачковской, знакомой любителям искусства и по другим работам художника.
И уже потом нам любопытно узнать, что голову священника художник писал с дьячка сухобузимской Троицкой церкви Варсонофия Семеновича Закоурцева. Уже потом нам интересна история поиска «прототипа» для юродивого…
А что ж главное? Показать старую Русь, умилиться красоте ее? Красоту ее принимал. Но не это было для него главным: «Хороша старина, да Бог с ней» – говорил.
Хотел показать величие личности и ее трагедию. А русская история для решения такой творческой задачи дает благодатный материал.
Сегодня картину признают шедевром. А тогда не все приняли. Потому что в ней Суриков намного опередил современный ему уровень исторического мышления: правда всегда трагична…
Взятие снежного городка. 1891 г.
О рождении этой картины сам мастер так вспоминал: после смерти жены в апреле 1888 г. уехал в Сибирь. «Встряхнулся. И тогда от драм к большой жизнерадостности перешел». Чтобы отойти и от жизненной драмы, и от драматических сюжетов сделавших его знаменитым картин, написал светлое, говоря его словами, «жизнерадостное» полотно. Вспомнил, как зимой через Енисей в Торгашино ездили. «Там, в санях – справа – мой брат Александр сидит. Необычайную силу духа я тогда из Сибири привез». Припал к груди малой родины своей, сил набрался и душу обогрел. Благодаря мемуаристам мы знаем сегодня и о других «прототипах» героев этой картины. Для крестьянина в розвальнях с кнутом в поднятой руке позировал житель села Брокино Михаил Дмитриевич Нашовочников. «Герой», берущий городок, – центральная фигура композиции, – по одним источникам, печник Дмитрий, живший неподалеку от Суриковых в Красноярске, по другим – торгашинский казак Стрижнев.
В кошеве, лицом к зрителям, в дохе и меховой шапке, – брат художника. Спиной к зрителям, рядом с ним, в горностаевой пелеринке – племянница художника Татьяна Капитоновна Доможилова. А для второго всадника позировал Александр Пестунов. Известен и прототип улыбающегося мужчины, стоящего у кошевы, в правой части картины, – это в бобровой шапке ладейский казак Иван Петрович Перов изображен. В отдалении, на заднем плане, в розовой шапке – изображен другой старый знакомец Василия Сурикова – тоже ладейский казак Евграф Зиновьевич Яхонтов. За каждым эпизодическим персонажем этой веселой народной драмы-комедии – реальный человек, знакомый, сосед, его жена или дочь. Всех их знал художник. Знал, любил и помногу писал…
Сибирский этюд. 1895 г.
Девушка в сетке. (Т. К. Доможилова). 1891 г.
Взятие снежного городка. 1891 г. Этюды.
Е. А. Рачковская. Этюд к картине.
Голова смеющейся девушки. Этюд к картине.
Сибирская красавица (Портрет Е. А. Крачковской), 1891 г.
Казачка (портрет В. П. Дьяченко). 1898 г.
Одна из самых очаровательных героинь вообще в творчестве Сурикова – девушка, написанная в профиль, в кошеве. Впрочем, ко времени написания ее первого портрета Екатерина Александровна Шепетковская уже была замужем за красноярским врачом Петром Ивановичем Рачковским. В 1891 г. Суриков, покоренный ее жизнерадостной, открытой, доброй красотой, истинно русским женским обаянием, написал с нее свой прелестный во всех отношениях портрет «Сибирская красавица». Чем-то удивительно напоминает она на этом портрете нашу современницу, актрису Веру Васильеву из фильма «Сказание о земле Сибирской», – возможно, именно