Лики зла

Вейр Тереза

— Что, объявил голодовку? — спросил он Сенатру.

Сенатра медленно поднял голову, его глаза глубоко запали. Надзиратель предлагал ему электробритву, но он ею не воспользовался, так и сидел, по глаза заросший щетиной.

— Пошел к черту, — сказал Сенатра, и хотя слова и были крепкими, но голос его был полон усталости и разочарования. Жизнь потихоньку начинала его обламывать.

— Сожалею, что повредили тебе ключицу, — сказал Трент.

— Ничего, не волнуйся. Вообще-то я не сутяга, но думаю, что судебный иск будет

здесь в самый раз.

— Но ты первый напал на меня.

— Меня нельзя держать в тюрьме по состоянию здоровья, это предусмотрено законом.

“Какой упрямец”, — подумал Трент.

— А я-то думал, ты уже приготовился сознаться.

Сенатра презрительно фыркнул.

— Я слышал, сегодня твоя бабушка заходила навестить тебя? — спросил Трент.

Сенатра промолчал.

— Но ты, конечно, не знаешь, что после свидания с тобой она зашла и ко мне в участок.

Было видно, что на этот раз Сенатра заинтересовался.

— И что же ей было надо от тебя?

— Оживить в памяти кое-какие воспоминания. Ты сам, наверное, уже не помнишь, что она вела мой класс в воскресной школе, так что мы поговорили о старых добрых деньках. Но она приходила не для этого.

— Ближе к делу.

— Она призналась, что совершила убийство.

— Никак не могу взять в толк, что ты мелешь. — Трент оттягивал этот момент как только мог, чтобы подольше посмаковать реакцию Натана. Он не сомневался в том, какой именно она будет.

— Она призналась в том, что собственноручно убила твою бывшую жену, — сказал Трент.

Сенатра не разочаровал его — через долю секунды он уже был на ногах, молнией подлетел к решетке и схватился за прутья.

— Ах ты сукин сын, ты все врешь! — закричал он. — Ты все врешь, проклятый ублюдок!

— Ты так думаешь? — спросил Трент, подняв брови, и достал из кармана диктофон.

Он поднес его к решетке так, чтобы Натан смог хорошо слышать запись, и включил.

Из крохотного динамика послышался голос Милли Сенатры, объясняющей, как и зачем она убила несчастную Мэри-Джейн. Трент выключил диктофон и вопросительно посмотрел на Натана.

Тот был взбешен, оскалившись, словно собака, готовая укусить, он вдруг потряс решетчатую дверь так, словно хотел сорвать ее с петель. Потом его рука молниеносно просунулась в щель между прутьями, намереваясь вырвать у Трента диктофон, но тот успел вовремя отпрыгнуть в сторону, и пальцы Сенатры сомкнулись вокруг пустоты.

Добрая старушка Милли любила своего внука и хотела спасти его, но вышло так, что она, сама того не подозревая, подыграла Тренту. Возможно, что Сенатра и преступник, но всем было известно, что он просто боготворит свою бабушку. Он никогда не допустит, чтобы она села в тюрьму из-за него.

— Ну, что скажешь? — спросил Трент, показывая Натану диктофон. — Будешь сознаваться?

Сенатра зарычал, как зверь, и еще раз потряс решетчатую дверь.

Тренту было

приятно смотреть, как он корчится, до того приятно, что он позволил себе нанести ему еще один удар.

— Помнишь ту дамочку из Калифорнии? — спросил Трент.

Сенатра перестал трясти решетку и уставился на Трента с выражением загнанного зверя.

Чтобы ранить Сенатру побольнее, Трент закрыл глаза и представил себе то, о чем так страстно мечтал в последнее время.

— Она такая горячая. Я этого не ожидал. — “Чтобы добиться правды, иногда приходится лгать”, — подумал Трент.

— О чем ты говоришь? Что ты с ней сделал? Если ты ее тронул хоть пальцем, я убью тебя! Убью, клянусь!

— Увы, твое положение не предоставляет тебе больших возможностей в этом отношении. Но если ты признаешься добровольно…

— Что ты с ней сделал?

Тренту хотелось терзать Сенатру так долго, как только можно, но теперь, когда он был готов “повернуть в ране воткнутый нож”, у него вдруг мелькнула мысль, что в таком состоянии он не слишком отличается от них, то есть от тех человекоподобных нелюдей, которых он поклялся сажать за решетку.

— Скажи мне правду, подонок, и я сделаю признание. Только скажи правду, и я признаюсь. Расскажу все, что было в ту ночь, когда убили Мэри-Джейн, — твердил Сенатра.

Эти слова были для Трента слаще меда.

* * *

— Вам лучше уйти, — сказала Ларк, уперев руки в бока и глядя прямо на Брета.

Он никак не отреагировал на ее заявление. Он открыл холодильник, порылся там, небрежно опрокидывая и разбрасывая что-то, и вытащил банку пива. Он вскрыл ее, а потом уселся на стул, положив ноги в мягких кожаных туфлях на кухонный стол. Ларк вырвала банку из его дряблых пальцев и сбросила его ноги на пол.

— Немедленно уходите! — возмущенно воскликнула она.

— Я думал, я вам нравлюсь, — произнес он тоном обидчивого маленького мальчика.

— Не здесь и не сейчас.

Она повернулась к раковине, чтобы вылить туда пиво, но прежде, чем она успела вылить хоть каплю, он внезапно схватил ее за руку. Ларк удивилась силе, которая на этот раз чувствовалась в его руках. Несколько мгновений она пыталась бороться, но почти сразу поняла, что победить ей не удастся. Она выпустила банку, тем более что ей казалось странным бороться из-за такого предмета.

Брет с гордым видом выпил все до капли, потом бросил пустую банку на пол и, топнув ногой, раздавил ее, после чего снова повалился на стул.

“Что за отвратительное представление!” — подумала Ларк.

— Он вам нравится, — неожиданно сказал Брет.

— Вы о ком? — нахмурилась она.

— Да о Сенатре. Он всем нравится, я имею в виду женщин.

— Что в этом плохого?

Он убрал ноги со стола и наклонился вперед.

— О, клянусь — это плохо! Для меня. “Он ревнует к Натану”, — подумала Ларк.