Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера
Шрифт:
Как бы ни было, но к следующему утру решение было принято и оформлено в жёсткие рамки. А раз решив, смысла менять решение, без особых на то оснований, я не видел, да и не привык. Мытарства с выбором остались позади, и наверняка моё подсознание включило интуитивный механизм оправдания действий.
Для начала мне показали этого человека, и, как часто бывает, рассмотреть его удалось лишь со спины. Встречался он с «Иванычем» — вот того я рассмотрел во всех подробностях. Далее, мы ещё раз съездили на место, и теперь уже взгляда с пониманием задачи хватило, что бы понять бредовость предлагаемого. Револьвер системы «Наган», семизарядный, работа механизма самовзводом, самопальный прибор для бесшумной и беспламенной стрельбы, который только мешал своей громоздкостью, а лиц с противоположной стороны — не менее пяти (при явной цели — один человек), однозначно вооруженных и с быстрой реакцией. Одним выстрелом не обойтись. И так как о людях мы привыкаем судить по себе, то и я всегда ориентируюсь на обязательный отпор, оборону и возможное преследование. Короче, с этим
Долго пришлось переубеждать, но рациональность, а, главное, уверенность в результате взяла своё. И начался поиск другого оружия. Напрочь отказавшись в данной ситуации от непосредственного соприкосновения, усложнили задачу. Найденный карабин Мосина, кавалерийский, образца 1937 года, с уже стоявшей оптикой, доставил мне истинное визуальное удовольствие, но, расшатанный долгой эксплуатацией и уже почти без следов нарезов на внутренней стороне ствола, он совершенно отказывался бить точно даже со ста метров, а было двести. Короткоствольный «Калашников» с откидным прикладом тоже не подошёл из-за короткой прицельной планки, хоть и был почти новый. И здесь уже подключились Гриша и Культик (расстрелян П. Зелениным у американского посольства 4 марта 1996 года), на тот момент правая рука «Сильвестра». Видимо, ситуация была напряжена до предела, и судьбы — и моя, и человека, по которому я должен был «работать», — оказались не только на ниточках, мало того, в прямой зависимости друг от друга. Нашли РГД 18 — «муха», с максимальной дальнобойностью прицельной стрельбы 200 метров. Почесав репу, понял, что отговариваться дальше некуда, любые слова уже воспринимались без улыбки, я решил согласиться, хотя жертв могло быть ровно столько, сколько людей находилось в машине. Но всё же надежда была, что эти 4–5 человек рассядутся, как минимум в две машины, которые я всегда наблюдал.
По всей видимости, я так и не начал вселять доверие в смысле желания исполнять порученное. Ездили отстреливать с новой «фигурой», которую мне приставили в виде контролёра — интеллигентного вида, постарше меня, с явной и редкой в этих рядах отметиной высшего образования, с неважным зрением, но с машиной и великолепным умением ею управлять. Стрелял он неважно, хотя и прошёл срочную службу в ВДВ. Впрочем, ему это и не требовалось. Был он близким человеком «Усатого», и его предназначение вопросов у меня не вызывало. Иногда проходили мысли, так как стоял он первое время всегда сзади или на пути отхода, и о другой его возможной задаче… Но её я гнал, останавливаясь на самой разумной и в данном случае необходимой — контроль! Что и подтвердил гораздо позже Григорий, когда я просил его освободить меня от Павла — свою лояльность к его (Гусятинского) методам я доказал, а лишние глаза и память только портят дело и мешают. На что и было получено добро, но это случилось уже гораздо позже, после третьего или четвёртого дела. А пока автомобиля своего не было, его машина не только нас возила, но и позволяла ему узнавать мои новые места проживания, хоть и выходил я за два-три квартала. И вообще — знать, насколько быстро идёт процесс, и как усердно я им занимаюсь.
«Мухи» было две, и одной я обновил мышечную память, а вторую привёз на выбранное место, которым оказался строящийся концертный зал. Каркас и крыша были готовы, и он монументально возвышался над окружающей его мелочью. Работы велись вяло, на чердаке мы с Павлом, поначалу всегда бывшим рядом, никого из рабочих не встречали. Чердачное помещение было огромным, с покатым к центру полом, с огромными балясинами и проёмом, куда очень хорошо помещалась для хранения «базука». Слуховые окна небольшие, примерно 30x50 см, давали удобную возможность для обозрения и производства выстрела. Реактивной струи из заднего сопла можно было не опасаться, помещение больших размеров и объёмов, задняя стена — метрах в 30, а вот мощный хлопок уши заложить должен, их защитить возможности не было, ведь каждый шорох, каждый звук, должен быть услышан и распознан, дабы доподлинно знать окружающую тебя обстановку.
На Тишинке, бывшей тогда барахолкой, мы приобрели и робы, и подшлемники, и каски с сапогами и варежками, не забыв и про монтажный пояс. Переодевание, ставшее моей страстью, открывшейся только-только, и приносившее невероятную пользу в безопасности мне и необычную путаницу милиции впоследствии. Свидетелей преступления почти никогда не было, а встречавшие меня на «отходе» случайные прохожие могли описать кого угодно по искусственной внешности, но не меня настоящего.
В этот раз у меня были волосы средней длины, почти полностью скрытые под подшлемником, сварочная маска, одевающаяся сверху, естественно, не на лицо, но задранная так, чтобы закрывать лоб и брови, большая борода с усами, роба, монтажный пояс и сварные рукавицы. Венчала замечательный вид грязь, размазанная по лицу.
Рации, древние как мир, но безотказно работающие, тот самый ПМ (наверное, единственный раз, когда я взял оружие страховки, будучи не уверен ни в заказчиках, ни в контролёре и вообще ни в чем, кроме удачного выстрела), ну и, конечно, как обойтись без воды и сникерсов. Где-нибудь я набирал сигаретные окурки, желательно одних марок и одним человеком выкуренные, фантики и обёртки от пищи, какую-нибудь бутылку, желательно всё с отпечатками, по возможности билет — проездной, в кино, театр, электричку — не важно какой, лишь бы пустить ложный след. Могли подойти волосы или даже, пардон, плевки на что-нибудь, клок замазанной ткани, важно было оставить множество фальшивых отпечатков, даже от обуви, которую сейчас носил, желательно не своего размера, ведь сразу всё либо надёжно выбрасывалось, либо позже уничтожалось, вплоть до нижнего белья. Интересным вариантом могла стать и кровь, разумеется, не своя, и даже фекалии, но ничего своего, ничего!
Самое важное во всей схеме это личная безопасность и наипервейшее в ней — отход. Путей отхода должно быть несколько, все они просчитываются по временным, световым рамкам: день — ночь, светло — темно.
Пешеходная загруженность, автомобильная, видеокамеры, обязательно понимая с подсветкой или без. Конечно, тогда их было совсем мало, но чем дальше, тем сложнее, а сегодня ещё и банкоматы и всевозможные регистраторы.
Найти место, где переодеться, а одежда должна быть быстросъемной и также быстроодеваемой, не особо броская, но сильно отличающаяся по имиджу от предыдущей. Определить места, куда её прятать, чтобы удобнее брать, или носить на себе под «рабочим комплектом» даже летом в жару, как минимум — один сменный комплект, пусть и спортивный. Это всё вкратце, но главное — не иметь с собой ничего компрометирующего на «отходе»: лишних документов, телефонов или пейджеров, если того не требует обстановка, никакого оружия, даже перочинного ножа. Кстати, это одна из причин того, что использованное оружие оставляют на месте. Можно оставить по ходу движения на всякий случай хоть кувалду, чтобы выбить дверь или окно или заранее поменять в них замок, так же, как и на чердаках и на подвалах, и каждый раз проверять. Никогда не понимал оставления машины ближе двух-трёх кварталов. Иное дело «работа» из минивенов, автобусов и грузовиков. Но это отдельная тема, вряд ли нужная для обсуждения.
Что делать, я увлекающаяся натура. Прошу прощения, если порой заносит не туда, зато читатель имеет возможность составить более полный портрет без утайки и прикрас, если, конечно, посчитает нужным это сделать, да и написанное, честно говоря, стирать жалко.
Поездки наши продолжались больше месяца, около двух. Разумеется, поиск, передача и пристрелка оружия заняли большую часть этого времени из-за непродуманное™ прежде этих вопросов. Хотя эпоха больших сходок и кулаков уже подходила к концу, «Сильвестр» требовал солидности, цивилизованности и галстучно-пиджачной воспитанности. На дворе был 1993-й, через год он в приказном порядке всей элитной и околоэлитной массе предложил пересесть на мерседесы, в худшем случае — на BMW, по понятным причинам начав с себя. Его 140-й кузов-купе с объемом двигателя в 600 кубов пролетал на любые сигналы светофора, часто в гордом одиночестве. Человек без страха и упрёка, вознесший себя до невероятных высот, имеющий на тот период сильнейшую армию и ведущий, как Агамемнон, не шутейные войны во многих направлениях, готовясь к подобной с Илионом. Один из его приближенных позже, в приватной беседе, с нескрываемой гордостью поделился «внутренней статистикой»: «С начала года уже 25 человек завалили — работаем!». А было, уважаемые господа, 25 января — Татьянин день, праздник замечательного имени моей мамы и всех студентов. И всё только начиналось: не только новый год после отпусков и отдыха, но и переделы, крупные дела и настоящие боевые столкновения, которые, слава Богу, касались, в основном, самих же группировок.
Я читал о цифре, которую повторил на моём судебном процессе обвинитель, и которую одобрил понимающим кивком судья, с 1990 года по 2000-й погибло более миллиона молодых мужчин в возрасте от 16 до 35 лет, это убитые и пропавшие без вести, покончившие с собой, погибшие в авариях и наркотических передозах. В такой статистике крепких и не достигших опытного возраста пассионарных людей есть и коммерсанты, и милиционеры, их родственники и даже чиновники, а также случайно попавшие в этот список. Но в основном — парни из параллельных криминальных структур, разбросанных по всей необъятной Российской Федерации. И все они жертвы субъективной жадности, алчности, гордыни, тщеславия людей, находящихся во главе чего-либо, а более всего — борьбы за деньги и власть единиц, тянущих за собой тысячи. Их жизни — на каждом из нас, выживших и бывших нашими и чьими-то товарищами, а то и друзьями. Вот они, кто были с нами, надеясь на жизнь лучшую, и шли тем же путём, споткнувшись о чей-то выстрел, петлю, нож или что-то ещё, что остановило их сердце: