Лилии полевые. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе
Шрифт:
Мне было жаль, что такой благородный ум так далек от истины. Я начала было объяснять ему из пророков, что Бог – Един и что Им сотворено все, что есть. Но он, сорвав цветок с фруктового дерева, выросшего при дороге, сказал:
– Недостойно отца всех богов, великого Зевса 110 , творить такие мелочи, как этот цветок, или придавать блеск кристаллу или цвет – камню, или производить таких золотистых бабочек, которые вьются, порхая, среди душистых цветов. Он сотворил солнце и месяц, звезды и землю, а прочее все предоставил творить меньшим богам. Впрочем, продолжай, девушка, рассказывать мне про Единого Бога и докажи мне, что Им Одним создано все и что Он – Единый. Если ты это докажешь, то твой Бог будет и моим Богом.
110
Зевс (Дий)
Сейчас не время было опровергать его заблуждения; но я мысленно решила, что, конечно, воспользуюсь первым же случаем, когда это будет удобно, чтобы передать ему истины, открытые Господом излюбленному Своему народу. Он не раз уже проявлял склонность беседовать о предметах веры, и рабби Амос объяснял ему уже многое из книг Моисея. Вследствие этого ему и захотелось узнать еще больше. Но языческие предрассудки были в нем еще сильны. Его благородство, ясный ум и искренность давали мне большую надежду, что языческие заблуждения перестанут удовлетворять его душу и он перейдет в веру Израиля.
Скоро все мы вместе вошли в Вифанию и остановились у дома твоего старого друга, батюшка, – рабби Авеля, который несколько лет тому назад ездил в Александрию с товарами, и ты еще хотел, чтобы я познакомилась с его детьми. Они уже превратились во взрослых и живут все в Вифании. Так как они друзья моей подруги Марии, то решено было, что мы по пути у них остановимся отдохнуть на часок.
Это очень небогатый и скромный дом, о чем рабби Амос предупреждал меня. Но у них так уютно, опрятно и мило и нас встретили так радушно, что все они пришлись мне по сердцу. Навстречу нам вышла молодая девушка, Мария, лет двадцати двух, с миловидным и приветливым лицом. Когда рабби Амос назвал мое имя, она подошла ко мне, почтительно и ласково поцеловала меня. Я почувствовала в ней добрую сестру и готова была полюбить и всех ее близких. Затем вышел молодой человек лет тридцати, с благородной осанкой и лицом человека образованного и доброго. Он был бледен и имел задумчивый вид, но в его черных, прекрасных глазах светилось так много искренней приветливости, когда он, здороваясь, протянул мне свою руку! О нем я уже много писала тебе, батюшка, и теперь больше пока ничего не могу прибавить. Это Лазарь, помнишь? И он оказался сыном твоего друга.
Марфа, старшая сестра, более церемонно встретила меня на пороге дома, извиняясь за скромность жилища, в котором принимает «богатую наследницу из Александрии», как она назвала меня! Но, не обратив на это внимания, я поцеловала ее так ласково, что она перестала стесняться.
Я удивлялась этой семье: так необыкновенно милы все здесь, и каждый привлекателен по-своему; я нашла здесь двух настоящих сестер и брата!
Марфа сейчас же принялась готовить нам угощение и скоро подала нам простой, но очень аппетитный и обильный завтрак, хоть мы и настаивали, что вовсе не успели еще проголодаться.
Мария и Лазарь много расспрашивали меня об Александрии. Их особенно интересовало, видела ли я могилы их предков. И, когда я рассказала им, что по просьбе отца нарвала свежих цветов, которые росли близ этих могил, они выразили мне такую благодарность, что тронули меня до слез.
Я не сумею описать тебе, как прелестна Мария! Ее красота не столько в правильности черт, как в выражении такой душевности, что передать это словами невозможно. Цвет ее глаз – очень редкий у нашего народа: они нежно-голубые, но более густого, небесного оттенка, чем бывают у северян. Ее глаза такого цвета, как небо Иудеи, но в то же время они так лучисты и пламенны, как и черные глаза еврейских девушек. Ее золотисто-каштановые волосы свернуты массивным узлом низко на затылке; у нее такой ясный и доверчивый вид и такое выразительное лицо, что она, кажется, не способна ничего утаить: так легко читаются все мысли и чувства в ее глазах. И при этом у нее какой-то мечтательный и задумчивый вид, который и трогает, и очаровывает. Марфа – совсем в другом роде: ее красота не такая нежная, но более яркая. Марфа и ростом выше, и величественнее в своих движениях. Ее черные, умные глаза похожи на глаза ее брата Лазаря. У нее высокий, женственный голос и внушающий доверие вид. На ней одной лежит, кажется, все домашнее хозяйство. Мария безмятежно предоставляет ей все эти заботы, предпочитая беседовать с гостями. Она расспрашивала меня о Египте, где наши праотцы были так долго в плену, что и теперь еще иудейская молодежь представляет себе его каким-то ужасным местом. Мария спрашивала, не страшно ли мне было жить там, и видела ли я гробницы фараонов, и сооружены ли пирамиды трудами наших отцов или они существовали раньше потопа и выдержали его, как несокрушимые скалы.
Лазарь, как хозяин, занимал рабби Амоса, который расспрашивал его с большим интересом об Иорданском пророке.
После завтрака Марфа показала мне две вышитые ею полосы для завесы в храме. Обе сестры зарабатывали своими рукоделиями, а Лазарь – копиями псалмов для священников. Он показал мне свой рабочий стол и множество пергаментных свертков, исписанных его красивым, четким почерком. Показал также сверток только что оконченной им копии пророчеств Исаии, над которою он трудился сто семь дней. Она была написана с удивительным искусством и изяществом. Одна недоконченная копия была отложена в сторону и предназначена к сожжению, потому что Лазарь сделал ошибку в очертании одной буквы; ибо за одну лишнюю иоту 111 рукопись присуждалась священниками к сожжению – так строго они соблюдают, чтобы допускались к употреблению только самые точные копии священных книг.
111
иота – название самой маленькой буквы в греческом алфавите. – Ред.
А Мария показала мне прекрасно вышитую скамеечку для ног, исполненную ею по заказу для жены Пилата, когда она вернулась из Кесарии 112 .
– Я не возьму за нее платы, – сказала Мария. – Хочу подарить ей эту работу за ее внимание к нам. Когда она и прокуратор Пилат, господин ее, прибыли в этом году из Кесарии на праздник Пасхи в Иерусалим, она присылала своего домашнего лекаря к нашему Лазарю, который плохо чувствовал себя, потому что слишком заработался. Она знает нас только по нашим работам, которые видела в храме и спрашивала, кто так хорошо вышивает священные одежды и украшения.
112
Кесария (Деян. 9; 30 и др.) – город в Палестине, на восточном берегу Средиземного моря, между Дорой (город в северной части Саронской равнины) и Яффой (см. прим. 127), построенный Иродом Великим и названный Кесарией в честь римского императора Кесаря Августа.
Я увидела на столе роскошно вышитый шелками по бархату футляр для свертка; на нем были вышиты две буквы – I. N., рисунок их выведен в виде грациозных изгибов оливковых ветвей. Я спросила:
– Не для первосвященника ли предназначается эта изящная вещь?
– Нет, – сказала Марфа, прежде чем Мария успела ответить. – Это для Друга – Лазаря и нашего.
– Как Его имя?
– Иисус Назарянин.
– Иоанн говорил нам о Нем, – сказала моя подруга Мария и напомнила мне, что именно говорил о Нем Иоанн, со слов Лазаря (я уже писала тебе об этом, батюшка).
– По всему, что мы о Нем слышали, нам было бы очень приятно Его увидеть, – сказала я.
Обе сестры оживились, заговорив о Назарянине, и Марфа сказала:
– Вот если бы вы были тут пятью днями раньше, вы бы застали Его у нас. Он погостил у нас три недели и вернулся в Назарет. Но Он просил Лазаря прийти повидаться с Ним в Вифаваре через три дня от сегодня, по какому-то важному делу; и брат пойдет туда, какие бы помехи ни случились. Чтобы исполнить Его желание, Лазарь готов хоть переплыть море!
Услышав это, рабби Амос сказал Лазарю:
– Если ты так скоро должен отправиться для свидания с твоим Другом по пути к Иордану, то не присоединишься ли к нашей компании? Поедем вместе.
Обсудив с сестрами это предложение, Лазарь согласился.
«Какая это благословенная семья», – все время думалось мне. Как они все трое любят друг друга, как дружны все, как хорошо дополняется их маленький кружок из трех человек еще Таким четвертым Другом, как Иисус. Положение этой семьи более чем скромно: все бедны, все зарабатывают свой хлеб трудами своих рук, а между тем их домашняя жизнь так мила и отрадна, что и царь во всем своем великолепии мог бы позавидовать им, ибо этот душевный мир, царящий у них, нельзя купить никаким золотом.