Лилит
Шрифт:
— Таким тоном с женщинами разговаривают только очень невоспитанные мужчины, особенно если учесть, что женщина сама позвонила ему, первая. Тебе бы сейчас удивиться и радостно сказать, как ты счастлив, что я тебе позвонила, как тебе хочется встретиться со мной, увидеть меня. А ты грубишь вместо этого. Если так будет продолжаться дальше, я положу трубку.
Ему, конечно, очень хотелось узнать, откуда я взяла его телефон и зачем я ему звоню, поэтому его тон немного изменился.
— Так чего ты хочешь? — спросил он.
— Веня, я тебе уже подсказала, а ты еще не догадался?
— Ты
— Лучше давай не так, лучше давай ты мне сам это предложишь. Я все-таки женщина.
— Значит, ты хочешь встретиться? — и в его голосе послышалась злая насмешка.
— Хорошо, я только всего лишь слабая женщина, и я не в силах противиться своим желаниям. Да, Веня, ты победил, я не могу больше бороться с ним, со своим желанием, я хочу встретиться с тобой. Теперь ты доволен? Ты доволен победой над слабой женщиной, ее, можно сказать, а можно и не говорить, унижением?
Я, конечно, была болтлива, но я ведь немного нервничала.
— Хорошо, давай встретимся, — согласился он.
— Наконец-то. Только у меня есть условия.
— Какие у тебя условия?
— Веня, ты о себе говорил, как о человеке неподкупном, благородном, порядочном, в общем, человеке слова и чести.
— Маша, я не привык прощать насмешки.
— А я и не насмехаюсь. Я просто хочу обезопасить, и не столько свою женскую честь, тем более иногда я ей даже готова пожертвовать, конечно, при условии, что мужчина мне нравится. Но сейчас речь не о чести женщины, а о ее жизни. Поэтому никаких насмешек нет.
— И какие условия?
— Какой молодой, красивой, здоровой и веселой я встречусь с тобой, такой я и уеду после этой нашей встречи. Даже последнее — веселой — не обязательно, тем более мне совсем не весело сейчас. Вот такие условия. Обещаешь, что мне не причинишь никакого вреда, даже самого маленького, и, уж конечно, не станешь пытаться меня силой утащить куда-нибудь? Не волнуйся, я не стану просить тебя, чтобы ты меня пожалел, и предлагать деньги за это тоже. Мне нужно с тобой поговорить, а потом можешь ловить меня снова.
Только сначала дашь мне убежать.
— И ты мне поверишь?
— Поверю. И еще — ты будешь один. Потому что слову твоих приятелей я не поверю.
— Не надо играть на самолюбии, я не мальчик.
— Ну так что?
Он задумался, но совсем ненадолго, на две-три секунды.
— Хорошо, тогда будет так: ты Чертаново знаешь?
— Была там как-то.
— Там есть Сумской проезд.
— Дальше.
— Он почти в самом начале Чертановской улицы. Ты поедешь по нему, метров через двести увидишь слева школу, проедешь еще пятьдесят метров и остановишься. Чтобы не ошиблась, еще один ориентир: тоже слева стоят несколько четырнадцатиэтажных башен, остановишься, чуть не доезжая до них.
— Поняла. А ты будешь смотреть из окна, не едет ли за мной эскорт из десятка машин со спецназом.
— Приятно иметь дело с умными женщинами, жаль, редко встречаются. В десять вечера тебя устроит?
— Лучшее время для свидания.
— Только учти, Маша…
— Не надо, — не сдержалась я, перебила его раздраженно. — Это ты пойми и учти, мне наплевать на Феликса, на всех твоих друзей и знакомых, мне нужно найти одного человека, и только из-за одного этого я не стану делать тебе подлости. А что там будет с вами дальше, мне безразлично: пусть каждый из вас получит по мешку золота, и вы всей компанией отправитесь на Багамские острова к попугаям и мартышкам, и там хоть живьем съешьте друг друга, меня все это не волнует.
— Слишком много говоришь.
— Да, много. Потому что я боюсь. Потому что не уверена, что ты сдержишь свое слово.
— Все. В десять. — В трубке послышались короткие гудки.
Я некоторое время сидела и думала: правильно ли я сделала, и не позвонить ли Вене, и не отменить ли это свидание? Но конечно, не позвонила и не отменила.
Я пошла на кухню и увидела Олю. Она мирно спала, положив руки на стол, а голову на руки. Кофе убежал, погасив огонь, и газ с нежным убаюкивающим шипением вытекал из конфорки.
Я закрыла кран, разбудила Олю. Мы осторожно вышли из квартиры и спустились вниз.
У Оли, кажется, начиналось то, что наркоманы называют «ломкой», она стала ныть и просить отвезти ее домой, как можно быстрее, там у нее было то, что ей поможет.
Она вышла у своего подъезда и неуверенно, но торопливо пошла к лифту.
«А если она Лилит? — снова подумала я. — Как с ней происходит это, когда она превращается в нее?»
Большое оранжевое солнце висело низко над густой сплошной темно-зеленой массой деревьев. Снизу, из оврага, доносилось негромкое журчание ручейка. Где-то там же, в овраге, пел соловей, а на верхушке березы, росшей на краю этого оврага, сидела ворона и время от времени с упреком кричала что-то, наверное, она была педагогом по вокалу и подсказывала, как правильно брать дыхание и где должна быть опора на высоких нотах.
Это было справа от меня, а с левой стороны стояли большие железобетонные дома, в окнах одного из них отражалось солнце, и его отблески неприятно резали глаза, откуда-то из-за этих домов различался сплошной гул машин, а неподалеку пьяный мужчина беззлобно спорил со злой пьяной женщиной, возможно, Баркова женский текст и заинтересовал бы, но мне было не до поэзии.
Стекла машины были опущены, потому что я сидела все-таки в «Ниве», а не в своей «БМВ», где есть кондиционер, и поэтому мне хорошо было слышно все, что можно услышать справа, и все, что можно услышать слева.
Правая сторона мне нравилась больше, хотя бы потому, что ворону приятнее слушать, чем спор мужчины и женщины, вообще не люблю, когда мужчина спорит с женщиной, хоть ты и прав, но возьми и уступи, тем более это во всех отношениях выгоднее.
А вообще здесь было тихо, даже машин почти не было, за все время мимо меня проехало всего две.
Уже пятнадцать минут одиннадцатого, даже чуть больше, а Веня не показывался. И это было неприятно, потому что он не женщина, чтобы опаздывать на свидание, тем более у нас не свидание, а деловая встреча. И вообще за это время можно было пять раз убедиться, что я приехала одна.