Линейный корабль "Андрей Первозванный" (1906-1925)
Шрифт:
Такова бывает цена людского недомыслия и невнимательности, халатности, которые ныне принято стыдливо называть "человеческим фактором". Это, конечно, неправильно: человеческий фактор может также проявляться в великолепных подвигах самоотверженности, высокого воинского долга и образцового профессионализма. Именно такой подвиг в 1902 г. совершил знаменитый штурман русского флота К.П. Оглоблинский (1863-?), который от гибели в "фильзандском мешке" спас французскую эскадру, шедшую в Россию с президентом Э. Лубе (рассказ А.Н. Крылова, с. 680). Но на всю Балтику с ее исключительно мелководным бассейном, усеянным бесчисленным множеством каменистых банок и отдельных скал, штурманских подвигов явно не хватало, нигде, наверное, не было так трудно плавать, как в Финском заливе — в этом наполненном камнями глухом мешке Балтики. Среди тысяч этих камней и скал, нанесенных на карту залива, значительная часть носит название
Из более чем 400 названий, нанесенных русскими моряками на карту мирового океана, балтийские составляют немалую часть. Таковы в Финском заливе и в Балтийском море банки Андреева, Афанасьева, Березина, Винкова, Гривнова и многих других тружеников отечественной гидрографии. Известны и банки Олер, Петропавловск, Светлана (по названиям фрегатов), Олаф, Рюрик (пароходо-фрегаты), Охта (парусный бриг), Лондон (парусный линейный корабль), Онега, Работник (пароходы), Секстан (шхуна), Гангут. Это последнее название присвоили банке, на которой в 1897 г. гибельные повреждения получил эскадренный броненосец постройки 1890 г.
Еще в бытность (в 1906–1908 гг.) И.О. Эссена начальником минной дивизии, была разработана, а затем постоянно совершенствовалась система шхерных фарватеров с секретными створами. Во время войны были сформированы стратегические фарватеры, по которым даже дредноуты могли ходить 17-узловой скоростью. Но шхеры терпеливо подстерегали невнимательных штурманов и командиров. Каждый раз при их неосторожности или нежелании сделать лишний промер, они наказывались пробоинами и вмятинами в корпусе корабля, погнутыми рулями и винтами, свернутыми на сторону штевнями. Поплатиться за неосмотрительность — испытать на себе нрав угрюмо (а может быть, и благодушно) дремлющих в глубине камней Финского залива — пришел черед и "Андрею Первозванному".
До поры до времени, пока корабль был занят испытаниями и стрельбами, он плавал в открытом море на безопасных глубинах. Но с присоединением к флоту ходить пришлось и в шхеры, и в бухты южного берега. В один из таких заходов — то ли в какой-то из "виков" (сведения И.И. Ренгартена), то ли близ о Оденсхольм — сведения требуют дополнительного исследования — "случился с кораблем "грех" прикосновения к камню. Повреждения требовали докового ремонта.
На "Андрее Первозванном". Подготовка к стрельбам.
Предвоенная обстановка — шел четвертый день после сараевского убийства — заставляла спешить. Так корабль вместо маневров, учений и стрельб, очутился в Кронштадте. Стоянкой в доке воспользовались для решения давно назревшего вопроса о решетчатых мачтах. Проявив как участник событий завидную информированность, Л. Соболев писал об этом в следующих картинных выражениях: "мачтами этими гордился "Генералиссимус", гордились его офицеры, флот и последний кадет, покупавший открытки военных судов российского императорского флота. Это были огромные решетчатые башни спирально закрученных (тут писатель явно увлекается. — Р. М.) стальных труб, мощным штопором ввинченных в небо на высоту семнадцати сажен и схваченных десятью круглыми кольцами толщиной с человека каждое, — две Александровские колонны в натуральную величину, поставленные на палубу. Гордились ими потому, что они были точной копией решетчатых мачт американских дредноутов, и потому, что ни один из дряхлеющих кораблей русского флота не имел подобной красоты, и потому еще, что сложное их очертание, напоминающее Эйфелеву башню, говорило о последнем слове военно-морской техники: башни были увенчаны тяжкими марсами, где должна быть сосредоточена центральная наводка всех крупных орудий, облегчающая стрельбу. Но с центральной наводкой что-то не заладилось с самого начала, и на нее плюнули. Мачты же остались на страх врагам и на утешение друзьям. Великолепные и небывалые, придающие "Генералиссимусу" еще более грозной величественности".
Остается лишь пожалеть, что при всей своей богатой, а частью фантазирующей информированности писателю не хватало любопытства узнать от современников историю проектирования и сооружения этих мачт — документы на этот счет продолжают хранить молчание. Столь же красочен, хотя также перемешан с вымыслом, рассказ писателя о печальной участи мачт (и предшествующей ей обстановке ожидания у ворот Финского залива "германских или шведских линкоров"). В день 14 июля, когда дредноут "Франс" под флагом президента республики полным
"Две Александровские колонны (и две такие же на соседнем корабле. — Р. Л/.), разгуливающие по Балтийскому морю, заметны на крайнем пределе видимости. Они торчат в прицелах "Мольтке" и "Дойчланда" превосходной точкой наводки. Они предательски указывают курсовой угол (правильнее было бы сказать, курс. —Р. М.). "Генералиссимуса", облегчая этим пристрелку орудий. Привлекая, как огромные магниты, к себе чужие снаряды, они при первом попадании готовы рухнуть тяжкими своими марсами и всеми тоннами своей стали, заклинивая башни, пробивая рубки, убивая своих же людей. Бесполезные украшения, лишенные всякого смысла при отсутствии на них центральной наводки (так и не задавшейся, хоть брось!), они торчат над кораблем заранее приготовленными надмогильными памятниками. Так, усовершенствование, отмщая небрежение им, обратилось во вредоносность". (Капитальный ремонт. 8-е издание, М., 1937. С. 251).
Относительно центральной наводки существовали разные мнения, одни считали наиболее действенным средством централизованный огонь, когда все корабли флота стреляют по очередному кораблю противника под управлением флагманского артиллериста. В этом случае вся огневая мощь флота используется в полной мере. В то же время при всякой возможной ошибке в расчете элементов стрельбы, передачи приказаний и управлении огнем эффект стрельбы может быть сведен на нет. Этот метод полностью нивелировал искусство артиллеристов кораблей, которые только исполняли указания флагманского артиллериста. При децентрализованном методе кораблям предоставляли возможность поочередно (время ведения огня строго регламентировалась) сосредоточивать свой огонь под управлением своего старшего артиллериста. Сбой в огне одного корабля мог компенсироваться успешной стрельбой другого. Более уверенной делалась стрельба всех кораблей, получавших возможность корректировать ее на основе наблюдений стрельбы соседей.
Понятно, что с чрезмерным увеличением числа стреляющих кораблей эффективность общего огня (из-за ожиданий очереди) падала. По расчетам Н.И. Игнатьева эффективность огня каждого корабля при децентрализованной стрельбы в сравнении с его же постоянной стрельбой составляла при двух кораблях 1,9–1,6 вместо 2, при трех кораблях 2,4–2,0 вместо 3, при четырех 2,0–1,8 вместо 4. (Гончаров Л.Е. Записки по морской тактике. Ч. 1., Пг., 1915. с. 57). Так подтвердилось сформулированное еще на "Пантелеймоне" мнение о том, что бригада должна состоять не более чем из четырех кораблей (Броненосец "Потемкин", с. 213). Разными были взгляды и на способы центральной наводки и управления огнем. Признавалось, в частности, что в оборудованных постах на марсах необходимости уже нет. Иного мнения придерживался командир "Андрея Первозванного" А.П. Зеленой. Как писал в своем дневнике И.И. Ренгартен, "Андрей Первозванный" едва ли не больше других протестовал против замены решетчатых мачт. По этой и другим причинам, предложенный МГШ вариант с одной средней стальной мачтой и деревянными стеньгами и реями был отложен до 1915 г.
Война заставила поспешить. С очередной инициативой (ранее вопрос тянулся около 8 месяцев) в штаб командующего флотом 24 июля 1914 г. в день, когда Австро-Венгрия объявила войну России, явился командир "Императора Павла I". Со злосчастными мачтами он предлагал собственными силами "разобраться" в течение трех дней. Офицеры корабля, каждый день ожидая выхода в бой в Финском заливе с германским флотом, спешили отделаться от своих мертворожденных чудес техники. В эти дни еще раз подлинно "пещерным адмиралом" (выражение Г.П. Чухнина в 1905 г.) проявил себя начальник тыла Балтийского флота, Главный командир Кронштадтского порта и военный губернатор города Кронштадта адмирал (с 1915 г.) Роберт Николаевич Вирен (1856–1917). Он, как и "черный ворон Цусимы" З.П. Рожественский, был неизъяснимо возлюблен императором. После позора в Порт-Артуре адмирал в 1907–1908 гг. успел покомандовать Черноморским флотом, а затем с почетом перемещен на синекурную должность в Кронштадте. Здесь он, сообразно своим понятиям о долге службы, создал неповторимый, одинаково проклинаемый и матросами и офицерами, режим садистского дисциплинарного застенка. Не было у большевиков в Кронштадте лучшего резона против царизма, как пример полубезумного Вирена. 3 марта 1917 г. толпа по заслугам расправилась с царским сатрапом. Сделавшись начальником (при молчаливом согласии императора) созданного в Кронштадте застенка, адмирал заботы флота воспринимал лишь как досадную помеху своей административной деятельности.