Линкольн

Сэндберг Карл Август

Шерман откровенно признавал, что «эти отряды фуражиров, несомненно, совершали грабежи, мародерствовали, совершали насилия». Ему сообщали, что солдаты отбирали драгоценности у женщин, откапывали тайники с фамильным серебром, отбирали ценные вещи, которые никогда не передавали интендантам. «Но эти грабежи носили случайный характер и были исключением из правила. Я ни разу не слышал о случаях убийства или изнасилования».

Кавалерия Килпатрика больше какой-либо другой части старательно добывала недобрую славу для армии Шермана. Кавалеристы хватали стариков и душили их до тех пор, пока они не раскрывали свои тайники с золотыми монетами, серебром или драгоценностями. Солдаты ложились в грязных сапогах на белоснежные простыни,

они танцевали на отполированных до блеска полах, выли под аккомпанемент пианино и затем разбивали пианино прикладами. Они вытаскивали перины из спален и устраивали снежные вьюги из перьев. Они стращали белых женщин, но обычно дело не заканчивалось изнасилованием; исключением были один-два случая. Зато кавалеристы свободно вели себя с негритянками, особенно ценя хорошо сложенных мулаток. Это были «проделки» ветеранов войны, отменных вояк, и Шерман их не наказывал частично потому, что считал, что лучших, чем они, солдат в мире нет; это были крепкие, верные, энергичные служаки; а частично еще и потому, что заводить военную полицию для поддержания порядка и дисциплины среди солдат его же армии означало задержку в движении в момент, когда такая задержка могла бы дорого обойтись.

В своих официальных отчетах конфедераты не могли дать точной цифры дезертиров из армии южан, отставших и уклонившихся от воинской обязанности. В Джорджии, как и во всех южных и пограничных штатах, рыскали шайки отчаянных, необузданных бандитов, партизан, грабивших население. Бесконечные слухи о том, что конфедерация напрягает последние силы, увеличивали дезертирство. К тому же офицеры северян распространяли прокламации Линкольна, обещавшие амнистию. Используя патрульные пикеты, печатные циркуляры в открытую и тайно, северяне распространили слухи о том, что дезертиры, которые проберутся к ним через линию фронта, будут хорошо приняты.

Одновременно с походом Шермана от Атланты к морскому берегу возникли слухи, что президенту Дэвису придется предстать перед судом по обвинению в государственной измене.

Шерман опустошил Джорджию и без того раздираемую противоречиями. Ежедневно во время марша армии Шермана с тротуаров, с обочин дорог раздавались возгласы протеста, и наиболее типичными, по словам генерала Хэйзена, были: «Почему бы вам не отправиться в Южную Каролину и не устроить им такой же кавардак? Ведь это они затеяли войну».

Один из штабных офицеров Шермана видел негритянку с ребенком-мулатом на руках; она указала на Шермана и крикнула: «Вот человек, который правит миром!» На перекрестках дорог негры встречали колонну северян песнями и танцами, полные веры в то, что теперь их хозяева побеждены и что уже пришло давно обещанное равноправие. Однако Шерман по-прежнему продолжал свою политику и убеждал их, что они в должное время получат свободу и будут работать для себя, а не на своих хозяев, но до этого момента они не должны причинять хозяевам зла.

В столице штата, в городе Миллэджвилл, Шерману донесли, что губернатор Джозеф Браун, вся администрация штата, члены законодательного собрания скрылись; из здания губернатора вывезли ковры, портьеры, мебель, продовольствие.

В этом городе федеральные войска варили завтрак на кострах из банкнотов, выпущенных конфедератами. Здесь они нашли газеты южан, в которых был напечатан призыв генерала Борегара к населению Джорджии подняться с оружием в руках против вторгшихся северян, препятствовать их продвижению быть решительными в действиях и уверенными в своей победе, и тогда «армия Шермана погибнет от голода на вашей земле».

Пока Шерман знакомился с содержанием газет, его солдаты факелами поджигали тысячи кип хлопка, разрушали хлопковые машины, прессы. Шерман рапортовал: «Я сжег железнодорожные здания и арсеналы, но не тронул здания собрания и особняк губернатора».

Армия продвигалась вперед без остановок, без единого привала за день. Ни одна армия за все время войны не имела такого

вкусного меню. Сочные бифштексы, свиные отбивные, жареные цыплята, ветчина с яйцами, батат в кукурузной муке, сироп из сорго — временами поход казался веселым пикником. Конечно, все изменилось, когда колонны повернули к югу, к Саванне. Здесь под ногами одного из отрядов взорвалась земля, и нескольких солдат разорвало снарядами и минами. Шерман распорядился пустить вперед пленных конфедератов. Они принялись за дело и откопали несколько мин.

Шерман провел ложные, отвлекающие маневры в сторону городов Огаста и Мейкона и беспрепятственно проскользнул мимо них — для захвата городов не было времени.

Еще когда Шерман наступал на Миллэджвилл, конфедераты выпустили заключенных из тюрьмы штата и зачислили их в воинские части, но они мало чем помогли Джорджии. Многие из них присоединились к бандитам, дезертирам, выдавали себя за кавалеристов генерала Уилера, производили налеты и занимались грабежами.

Опытные солдаты Шермана в ответ на расспросы местных жителей большей частью давали ложную информацию о дальнейшем маршруте армии. И так как газеты южан предпочитали умалчивать о действиях армии юнионистов в Джорджии, она превратилась в «пропавшую армию» и стала загадкой для всего мира. «Если Шерман действительно поставил свою армию в труднейшее положение, оторвавшись от баз, и намерен пройти через Джорджию и Южную Каролину, — писали военные эксперты в английской «Арми энд Нэйви газет», — то он этим совершил один из самых блестящих или один из самых глупых маневров, когда-либо приведенных в исполнение командующим армией». «Одно из двух: либо Шерман в результате похода будет награжден за чрезвычайную смелость и успех, или станет посмешищем и виновником самой ужасной катастрофы, которая когда-либо постигла вооруженного гостя», — так считала лондонская «Геральд», присовокупляя, что «над ним будет глумиться человечество, а Соединенные Штаты будут унижены».

Брат Шермана, сенатор из Огайо, встревоженный сообщениями южных газет об отступлении и разгроме Шермана, примчался к Линкольну. Кто может ему рассказать о действительном положении армии? Линкольн ответил:

— Не я. Я знаю дыру, через которую он пролез, но не знаю, в какую дырку он вылезет.

Примерно недели через две после исчезновения Шермана Мак-Клюр, уходя от Линкольна, вдруг услышал:

— Мак-Клюр, не хотели бы вы услышать кое-что о Шермане?

Мак-Клюр резко обернулся, но Линкольн лишь усмехнулся.

— Черт меня побери, если я сам не хотел бы узнать о нем хоть что-нибудь.

На одном из приемов в Белом доме Линкольн пожимал руки людям, проходившим мимо него бесконечной вереницей. Подошел старый друг, которого Линкольн не мог не узнать. Но Линкольн так же безразлично пожал ему руку, как и всем незнакомым, и с таким же рассеянным видом приветствовал его. Старый друг постоял возле Линкольна и решил заговорить с ним. Президент как бы пробудился, встряхнулся, снова пожал руку другу и сказал:

— Извините, что я вас не заметил. Я думал о человеке далеко на Юге.

В ричмондских газетах не было описаний атак или эффективных действий против Шермана. Линкольна это тревожило. Впоследствии Грант писал Шерману: «Я заверил его, что с такой армией, как у вас, да под вашим командованием ничего плохого не может случиться».

6 декабря Линкольн обратился с посланием к конгрессу: «Самая замечательная особенность военных операций этого года — это попытка генерала Шермана пройти со своей армией триста миль по территории мятежников. Это должно знаменовать собой значительное увеличение наших сил и возможностей нашего главнокомандующего вести военные действия не только против врага, не только сковать все активные силы противника, но и выделить хорошо оснащенное крупное войсковое соединение для такой серьезной экспедиции. Поскольку результат еще неизвестен, мы не можем себе позволить делать какие-либо предположения».