Лиорн
Шрифт:
Они продолжали болтать о том, о сем, а я просто болтался рядом и узнал, что такое «дублер», и что актеры очень уважают рабочих сцены, хотя сами их уважением отнюдь не пользуются, что дирижеры очень странный народ, что продюсеры не нравятся никому и никогда, и что о режиссерах не всегда говорят так уж уважительно.
Впрочем, разговор получился интересный, мне даже захотелось, чтобы тут была Сара, и я бы потом смог обменяться с ней впечатлениями.
Через некоторое время вошел еще один парень, похожий на орку, что меня удивило. Кивнул всем, они кивнули
— Я Влад, — сказал я.
Он кивнул.
— Монторри.
— Они тебя не любят?
Он замешкался с ответом, вероятно, думая, стоит ли возразить, а может, обидеться, но в итоге просто признался:
— Они думают, что я получил главную роль из — за того, что мой дядя хозяин труппы.
— А, — я хотел спросить, правда ли это, но подумал о своем кинжале и решил этого не делать. Но он так и так ответил.
— Я справлюсь.
— Думаю, только это и важно. Не ожидал увидеть орку на сцене.
Он пожал плечами.
— Не только ты.
Прямо даже захотелось, чтобы он мне понравился, просто потому, что он, кажется, единственный орка, который не был со мной груб.
— Ты мне вот что скажи, — проговорил я, — это театр так меняет суть некоторых людей, или просто именно такие люди сюда и приходят?
— Не знаю. Наверное, и то, и то.
— Быть может.
— Ходит слушок, ты тут прячешься.
— Ага.
— От чего?
Что ж, раз уж я начал задавать неприятные вопросы, не стоит жаловаться, что и он ответил тем же.
— От людей, которым я не нравлюсь.
Он улыбнулся.
— Сотня золотых, и я не стану распространять слух, что ты здесь.
Я фыркнул и добыл стилет из сапога.
— Я тут только что узнал, что значит «дублер». У тебя такой есть?
— Я пошутил.
— Ага, — согласился я, — я тоже. — И убрал стилет на место.
После этого ему вроде бы стало несколько неуютно, так что он вскоре вышел вон, оставив меня в привычном обществе моих дружков.
«Думаешь, он шутил, Лойош?»
«Думаю, шутил, если только ты бы не решил дать ему сотню.»
«Ну да, я вот так и подумал.»
Похоже, время было уже позднее. Жизнь театра, как я обнаружил, имела собственный ритм и пульс. Не как у небольшого города, что я ощущал в недрах Императорского Дворца, и не как у города как такового. Но тут был хаос, и порядок внутри хаоса, и хаос внутри порядка; курсирующие туда — сюда посыльные, различные не связанные вроде бы группы, работающие раздельно и встречающиеся с целью обмена плодов своих трудов, времена громкие и времена тихие, и сооружения, движения и речи, за которыми стояли почти ощутимые образы и схемы. И еще тут было вполне уютно; ну, если бы я не был мною и не находился в нынешнем своем положении, а так я вполне мог представить себе, что чувствую себя тут как дома, а мои напарники, будь то актеры, музыканты или технический персонал, становятся моей семьей.
Да, я мог представить
Я вернулся к себе в «норку» и заснул.
Кресло свое Демон любил, как другие любят своих детей или домашних животных. От одного взгляда на него на сердце теплело. Большое, мощное, с многослойной плотной обивкой, с подлокотниками, что заключали его в объятия как возлюбленная. И хотя быстро выбраться из этих объятий было непросто, он полагал, что вряд ли возникнет ситуация, когда такое ему может потребоваться, по крайней мере — не здесь, у себя дома, в личном кабинете, в окружении любимых книг. Изрядной частью то были сборники поэтов Шестого Цикла, а еще — свежие труды по философии переходного периода, каковой он начал интересоваться с некоторых пор. И что бы ни творилось вокруг, когда Демон сидел в своем кресле за прекрасным письменным столом из тика и мрамора, он чувствовал, что с миром все в порядке, по крайней мере — прямо сейчас.
В данном случае он позволил себе еще на миг отдаться этому ощущению, ибо предвидел, что вскоре все станет очень и очень неуютным, а такого рода предвидениям он предпочитал доверять. Затем глубоко вдохнул носом и медленно выпустил воздух через рот, как его учили много лет назад.
Взял со стола чистый лист бумаги, окунул перо в чернильницу и написал два имени. Взял со стола колокольчик из серебра и обсидиана и вызвал Кессу, который словно ожидал тут же за дверью — как, скорее всего, и было.
Тот вошел и кивнул.
— Добудь мне Жиндена, — велел он. — Он мне нужен прямо сейчас, есть особое задание. Затем подними информацию о театре на Северном холме, называется «Плачущий Паяц», выясни, сколько стоит выкупить здание и как скоро мы можем провести эту операцию. Если там все просто и цена разумная, я готов уже завтра утром закрыть сделку. — Передал ему лист бумаги. — А потом найди, на кого работают эти двое. Мне нужно поговорить с их боссами.
Кесса взял бумагу и скользнул взглядом.
— Искреца я знаю, — сообщил он. — Работает на нас, ходит под Долговязым.
— Хорошо. Тогда пусть Долговязый заглянет ко мне.
— Сегодня вечером?
— Завтра к полудню вполне подойдет, не будем портить бедняге вечер.
Если мы в итоге купим театр, позаботься, чтобы успели и то, и то.
— А покупка театра решит проблему Талтоша?
— В основном, полагаю, да. Если вдруг вылезет недостаток финансов, я могу убедить Крестина и Искреца немного добавить.
Кесса кивнул и уточнил:
— Вы хотите приобрести театр на свое имя? Потому что если нет, даже нет нужды…
— Нет, я хочу записать его на себя.
— Хорошо. Что — нибудь еще?
— Как там идут дела со сделкой?
— С какой сделкой?
— Кесса, у меня нет настроения на глупости.
— Прошу прощения, милорд. Дела выглядят прилично, весть разошлась — и да, из рук в руки скоро перейдет уйма денег. Я знаю, что в некоторых бухгалтерских конторках нанимают дополнительный персонал, а у спекулянтов уже слюнки текут.