Лирик против вермахта
Шрифт:
— … Смотрю, все квелый. Чайку тебе крепкого выпить нужно и полежать немного. После, как новенький будешь, — Мишку похлопали по плечу, показывая на небольшую деревянную пристройку к типографии. — Знаешь, что Мишаня. Иди-ка, покемарь в кабинете у директора. Его все равно до завтрева не будет. А там барские хоромы: кожаный диван еще с давних времен, стол огроменный. Как на пуховой перине спать будешь…
Провел его в бревенчатый пристрой, дверь в который открыл большим латунным ключом и махнул в сторону окна. Там, и правда, стоял исполинский диван с лакированными подлокотниками, фигурными ножками и черной кожи. Словом, почти кровать для мальчишки.
И он уже растянулся было на диване, как ему
— Печатная машинка… Господи, а мне похоже поперло! Я-то все голову ломал, как мне здешних чекистов провести…
На его губах сразу же такая улыбка заиграла, что можно было описать лишь одной, но весьма характерной, фразой — «как бы рожа не треснула».
— Лишь часик мне не мешали. Только один…
Понимая, что времени у него натуральным образом в обрез, Мишка рванул к двери и задвинул на ней щеколду. Хоть какая-то защита от нежданных гостей. После метнулся к письменному столу, молясь, чтобы там оказалась нужная ему канцелярия. Ведь, предстояло состряпать пару весьма необычных документов так, чтобы при первом знакомстве с ними и комар носа не подточил.
Если бы кто-то в этот момент совершенно случайно оказался у небольшого окошка типографии и решил полюбопытствовать, то весьма сильно удивился бы увиденному. В большом кресле, где до недавнего времени любил подремать директор инсарской типографии товарищ Ковалев, с большим удобством расположился крепкий белобрысый парнишка. Справа от него возвышался стопка белых листов, слева уже исписанных или скомканных. Сам же он исступленно, прямо так с пулеметной скоростью, печатал на печатной машинке. Его руки так и летали над столом, едва не размазываясь в воздухе.
Еще более странными могли бы показаться слова и фразы, который этот парнишка время от времени выкрикивал:
— … Если за моим письмом в «Пионерскую правду» будет стоять еще рекомендация кого-то из взрослых или даже целой организации, то дело, вообще, как по маслу пойдет. Ну, например, такое письмо напишут комсомольцы инсарской типографии имени XX-летия Рабоче-крестьянской красной армии? И они скажут, что во всем поддерживают начинание юного пионера? Это же почти пропуск «вездеход», которому у нас везде дорога и почет…
Замолкнув на некоторое время, потом снова начинал разговаривать сам с собой:
— … Смотри-ка, тут в столе и список работников типографии есть. Просто день подарков какой-то! И фамилии с подписями придумывать не нужно. Все с зарплатной ведомости можно взять, — он на мгновение отвлекся от печатной машинки, взяв в руки какой-то документ с десятками фамилий и росписей. — Черт, тут даже печать есть! Б…ь, край непуганых идиотов! Вот же сейф стоит специально для таких бумаг! Ну, зачем, спрашивается, директорскую печать держать в ящике стола?! Для чего? Для красоты что ли?!
Через некоторое время случилась другая порция разговора, еще более непонятная, чем первая и вторая:
— … А это письмо нужно обязательно писать своей рукой. Да, да, именно так. Ведь, если все сложится, как надо, то скоро все узнают обо мне. Итак… Здравствуйте, уважаемая редакция газеты «Пионерская правда». Пишет Вам ученик девятого класса маресьевской школы Инсарского района Мордовской автономной советской социалистической республики Михаил Старинов. В эти дни, когда проклятый враг атакует советские города, я не могу стоять в стороне. Как и мои старшие товарищи, я хочу бить фашистов. Но в военкомате меня не стали слушать, сказали, что еще мал и нужно немного подрасти…
Парнишка встал из-за стола и заметался по комнате, все время что-то бормоча себе под нос. Похоже, раздумывал, что и как ему дальше писать в письме:
— А теперь, поближе к телу, как говорил Ги де Мопассан или Остап Бендер… Где моя ручка? Черт, ручек же еще нет! Перья! Ладно, продолжим писать перьями… Дорогие товарищи, я советский пионер, и тоже должен помочь своей стране. Прошу принять эти 29 рублей, которые я сам заработал, для строительства самого быстрого и сильного танка в Красной Армии. Пусть он в хвост и гриву бьет проклятых фашистов. И, пожалуйста, напишите об этом в своей газете, чтобы все школьники узнали. Пусть и они отдадут свои деньги на этот танк. Хорошо бы назвать его «Малютка»…
Здесь парень неудачно чиркнул пером, поставив здоровенную кляксу. Сразу же приложил салфетку, чтобы подсушить эту «неприятность».
— Нутром чувствую, что это письмо выстрелит! Для журналистов такой пионер Миша просто находка, особенно в военное время. Руками и ногами ухватятся за возможность показать патриотизм. И если это все грамотно подать, то такое начнется, что держись… В мое время сработало, сработает и здесь.
История, которую он хотел «раскрутить», в его времени прозвучала на весь Советский Союз. Тогда, как сейчас, в редакцию газеты «Омская правда» пришло письмо от шестилетней Ады Занегиной. Девочка писала, что «из-за проклятого Гитлера и немцев она не может вернутся в свой дом». В письмо вложила почти сто рублей, которые копила на куклу. Через редакцию попросила всех детей страны собрать деньги на строительство танка и назвать его «Малютка». В результате этой истории, только на первый взгляд выглядевшей фантастичной, в редакцию газеты письма стали сотнями и сотнями приходить. По воспоминаниям главного редактора только за несколько месяцев набралось целых восемь мешков с письмами от детей самого разного возраста. Писали октябрята и пионеры, в конверты вкладывали бумажные купюры — рубли, трешки и пятерки, а иногда и целые десятки. В редакции со слезами зачитывались детскими письмами. «Мама хотела мне купить новое пальто и накопила 150 рублей, но я поношу старое пальтишко», — писала Тамарочка Лоскутова семи лет. Копила на куклу Танечка Чистякова шести лет: «Не нужна мне никакая кукла, а лучше постройте на наши деньки самый быстрый танк». И к концу 1941 года оказалось собрано почти сто тысяч рублей, на которые был построен танк Т-60. И под началом 22-летней Екатерины Алексеевны Петлюк, старшего сержанта 56-ой танковой бригады, легкий танк «Малютка» дошел до Сталинграда, сражался на Курской дуге…
— Вот и отлично! — довольно пробормотал Мишка, аккуратно вкладывая оба письма в большой конверт. В угол приклеил две марки, найденные здесь же на столе. — Теперь отправим, и пусть там все хорошенько побурлит.
Ближе к вечеру этого же дня, попыхивая густым белым дымом, на станцию Инсар прибыл эшелон с курсантами Краснохолмского пехотного училища. Небольшая остановка, пока пропускали скорый поезд с танками, а потом снова в путь, на сборный пункт в Астрахани. Из вагонов тут же посыпались стриженные под ноль парни в гимнастерках и лихо сдвинутых на бок пилотках: кто ноги размять, кто покурить, а кто кипятка для чая раздобыть.
— Санька, не туда! Видишь дом железом крытый? Там кипятком разжиться можно! — кричал долговязый курсант, высунувшись из вагона. Еще и руками махал, показывая направление. — Шибче давай, а то тронемся скоро!
Его товарищ, невысокий черноволосый парнишка в мокрой от пота гимнастерке, в ответ поднял над головой жестяное ведро и тряхнул им — мол, понял, сделает. До того дома здесь рукой было подать. Минут за десять точно обернется.
— Бегу уже!
Только не управился он за десять минут, да и за двадцать тоже. Появился лишь к отправлению эшелона, когда его товарищи «забили тревогу».