Лис на псарне
Шрифт:
После тренажёрного минимума я посмотрел компьютерную распечатку. У Виктории – для её возраста – состояние было вполне приличное. На удивление, у меня тоже было не так уж плохо. Иногда перерыв в тренировках идет на пользу – необъяснимый феномен, встречается редко, и я не питал никаких иллюзий. Одно дело – тест-минимум, другое – индивидуальная гонка в реальных условиях, двадцать километров с четырьмя рубежами. Но проверять себя на длительных тестах я не мог, было важно, чтобы я и Виктория занимались одновременно.
– Как у меня, Иван? – спросила Виктория. Что ж, обращение в просто Ивана можно расценить, как то, что я становлюсь для
– Лучше, чем у большинства – и это было правдой. По крайней мере, у Вики отсутствовали лишние килограммы. – Но я вечерком подумаю над данными, выберу оптимальный режим на эту неделю. А пока у нас есть немного времени – пойдем, постреляем.
– Из винтовки?
– Для начала из пистолета. Пневматического.
– А я думала, что биатлонисты только из винтовок стреляют.
– Практические биатлонисты стреляют из чего угодно. Лук, арбалет, рогатка, гранатомет – ничего не упустят. Это как играть на рояле: научился на одном, сумеешь и на остальных. Есть, конечно, тонкости, но смысл, я думаю, ты поняла, – поначалу я вместо рояля хотел назвать автомобиль, да передумал. Вдруг – душевная травма. Да и рояль не зря же стоял в башне Виктории. Небольшой, кабинетный.
И мы прошли в тир. Он был неподалеку, уровнем ниже.
Оружейник ждал нас.
Мы – вернее, я – выбрали «клайперы», патриотизм патриотизмом, но нужно же и на результат работать. Понятно, здесь они появились не случайно, пневматические пистолеты, как и другое оружие для тренировок, я заказал ещё в Москве.
– Как мне целиться? – спросила Вика.
– В твоем возрасте нужно учиться стрелять интуитивно. Как ходить, говорить, писать стихи.
– А в армии? Меня Иван Иванович обещал научить стрелять, как в армии.
– В армию приходят в восемнадцать лет. Часто – из-за отсрочек – и позже. И стреляют потихонечку. Экономят патроны. А стрельба – как игра на скрипке. Чем раньше начал, чем больше тренируешься, тем весомее шансы на успех.
– А вы когда начали стрелять?
– Почти в твоем возрасте.
Почти – это минус восемь лет. Виктории Романовой тринадцать с половиною. Мне отец подарил первый пистолет на пятилетие – маленький, почти игрушечный духовой «Диана-вайп». В десять лет я регулярно стрелял из «1377 Аmerican Classic», а к двенадцати добрался до полноразмерного огнестрельного оружия, и стрелял, пожалуй, лучше всех в деревне, куда ежегодно ездил на каникулы. Я не хвастаюсь, так оно и было. В детстве дети чрезвычайно пластичны и обучаемы, что скрипке, что гимнастике, что языкам, что стрельбе. Конечно, английский язык можно выучить и в сорок лет, но вероятность, что произношение будет неотличимо от природного британского, близка к нулю.
– Не смотри на прицел, вообще на пистолет. Есть ты и есть цель. Поначалу будет много промахов, это нормально.
Выбрав ростовую мишень (расстояние – десять метров), мы сделали по сто выстрелов. Вика сумела попасть несколько раз.
– Вот что значит возраст, – сказал я. – Люди, обычные студенты обычных институтов, когда им в двадцать с лишним впервые приходится стрелять из пистолета, как правило, не попадаю ни разу. Вся группа стреляет, пять человек, десять, пятнадцать – и никуда. То есть куда-то пуля летит, но не в цель. А у тебя – девять процентов попаданий. Запомни это число. От него будем плясать дальше.
– Запомнила, – серьезно сказала Вика.
– Сейчас наше занятие кончится – и не кончится. Будешь читать,
– А если не в комнате?
– Тоже бросай, только мысленно. Вообрази, что у тебя в руке стрелка, или снежок – и брось его.
– Руками?
– Воображением.
Армейский инструктор мой метод раскритиковал бы в пух, а пух сжег бы на быстром огне, получив прах. Но Вика – не новобранец, и мы не в армии, где призывник – глина, из которой нужно вылепить солдата, вылепить и обжечь, да чтобы числом поболее, ценою подешевле. Моя задача – чтобы девочка чувствовала себя уверенной.
А в нашей жизни револьвер или пистолет вместе с навыками быстрой, меткой и решительной стрельбы весьма этому способствуют. Уверенности то есть.
Вернув духовые пистолеты оружейнику, мы вышли под голубое небо.
– На сегодня занятия окончены. Завтра будем тренироваться на природе. Сейчас иди к себе, прими душ и отдохни полчаса.
– У меня сейчас чтение. На английском, – добавила Вика, не удержалась.
– Самый полезный отдых для спортсмена.
Я поводил Вику до охранников у лифта, после чего она поднялась в свою башню, а я пошел в предписанный мне покой.
До обеда («В Берлине обедают так поздно, что и не поймешь, обед это, или ужин») времени оставалось немного, я успел только принять душ и привести себя в нерабочее состояние. В смысле – общегражданское. Еще раз – в смысле выглядеть не тренером, не спортсменом, а обыкновенным мужиком, пока молодым, но уже не полным дураком. Хотя… причем здесь возраст? И потом, я здесь на службе, а не на отдыхе, и потому одеваться должен хорошо, но соответственно чину. Вот только бы узнать, эксперт – это много, мало или в самый раз?
Это я узнал во время обеда.
Обед – с большой буквы – проходил в Обеденном Зале, напоминавшем трапезную в Сергиеве Посаде. Находилось в нем около сотни человек. Несколько больших, длинных столов вдоль, а поперек – главный, за которым сидит хозяин – когда он в Замке. За этим столом – самые почетные места. И мое место было именно за этим столом, по левую руку от наиглавнейшего места, принадлежащего господину Романову и сегодня пустующему (такой вот этикет). Правда, от пустого места меня отделяли три человека – управляющий, и двое неизвестных. Неизвестными, они, впрочем, оставались недолго. Лично я их прежде не знал, но много слышал о каждом. Первый, Андрей Иванович Соколов, из российских подданных единственный за последние сто лет был удостоен Нобелевской премии по медицине – и отказался её получать. Второй, Петр Аркадьевич Юмашев, доктор физико-математических наук, прославился теорией нелинейного времени: он считал – и приводил в подтверждение математические формулы – что время удлиняется по нарастающей, и сегодняшний день равен неделе пятнадцатого века и году времен фараонов, а вся история жизни на Земле по нынешним часам заняла едва ли более десяти тысяч лет. Его коллеги теорию приняли в штыки, но журналисты любили рассуждать о «времени по Юмашеву». Уже по левую руку от меня сидело еще трое, все – геофизики, доктора наук, один из Франции, другой из Польши и третий наш, из Новосибирска. По правую руку от пустующего места г. Романова сидели тоже семь человек, но из них я знал только двоих, лечащего врача Вики и начальника охраны Замка – тот устроился на самом краю.