Лиса. Аркан пророчества
Шрифт:
«Почему? – роились в голове Лисы мысли. – Почему он не рассказал мне об этом раньше? Почему нужно было скрывать, бегать, прятаться? Даже если я отказалась от встречи, почему он не прислал эти же бумаги письмом? Ведь они все равно были бы не видны для чужого взгляда? Страх. Да, страх. Он мог, конечно, повлиять на решение отца. Но кого он боялся? Архимага? Или Барти?»
Ей вдруг вспомнилась асса Сарден. Ее холеное личико, ручки в кружевных перчатках и обиженно-опущенные уголки губ. А ведь они могли были быть знакомы с самого детства. Возможно, дружили бы. И тогда она сама стала бы такой же? Капризной и разбалованной деньгами и положением отца? Возможно. И также любили бы одно и того
Девушка сглотнула горький комок, вновь позволяя отчаянию затащить ее в свои мучительные объятия. Тоска, горькая и такая всеобъемлющая, будто охватила в эту секунду весь дом, весь мир, разлилась в душе, заставляя схватиться за горло, хоть так удерживая рвущийся изнутри вой. Чувство вины и какого-то предательства острыми иглами кололо, нашептывая: «Не виновата? Тогда почему ты не последовала за ним в тот самый миг, когда узнала, куда он уехал? Почему не развернулась и не поехала в пустыню, когда по пути на север услышала его голос? Почему сейчас ты сидишь здесь, вместо того чтобы мчаться и своими глазами убедиться в том, что он мертв?»
– Нет! – выкрикнула она, прерывая эту бесконечную какофонию жалящих вопросов. – Нет!
– Лиса? – сонно протянула Юма из темноты комнаты. – Что случилось?
Лиса обернулась к ней, не видя в темноте угол с кроватью Юмы, лишь угадывая съеденные ночью силуэты. Тишина, царившая до этого в комнате, нарушилась шорохом одеяла. Юма явно намеревалась встать.
Волнение от собственных переживаний наложились на внезапный испуг от голоса сестры – и вот уже по венам побежали искры Стихии, предвестники близкого всплеска.
– Ничего, – Лиса постаралась придать голосу обычный тон, но все ее усилия пропали даром, потому что пришлось вскочить и, торопливо собираясь, натянуть шубу прямо так, на сорочку. Босые ноги ее утонули в широких валенках, но и это уже не имело никакого значения. Потревоженное метаниями пламя свечи дрогнуло и погасло, вместе с белой струйкой дыма погружая комнату в темноту.
Лиса уже выбегала за дверь, когда вновь услышала встревоженный голос сестры, зовущий ее. Но медлить было нельзя. Она чувствовала приближающийся всплеск, а при этом никак нельзя было оставаться внутри дома. Да, ее теплый уголок становился в такие моменты скорее тюрьмой, нежели спасением.
Выбежав за дверь, она быстро преодолела оставшееся до угла дома расстояние и, завернув за него, столь же быстро пересекла задний двор с небольшим сараем. Поскальзываясь и почти теряя контроль, девушка отодвинула засов калитки и выбралась на пустырь. Стихия уже захватила ее тело, вздымаясь ледяными волнами на голых коленках. Лиса сбросила ставшую ненужной шубу и стянула валенки, все равно теперь не дающие ни грамма тепла. Ладони защипало, отнимая оставшиеся от него крохи, в предчувствии выброса. Девушка упала сначала на подкосившиеся колени, а после на ладони, не то с криком, не то со стоном выпуская Стихию на волю, вымораживая на пару десятков шагов все вокруг. Опустошение в душе после выброса ослабило и тело, безвольной тряпкой упавшее на твердый лед, в который превратился мягкий снежный ковер, обычно устилавший землю вокруг поселения. Ночное ясное небо с мигающими звездами закружилось над головой беглянки. Тишина, острая, настороженная, накрыла восточную околицу Хоранги и лишь вдалеке, от заледеневшего озера Рах послышался тоскливый волчий вой.
Город с его куполообразными ледяными домами раскинулся позади нее, сливаясь по цвету с белоснежным покрывалом. Но лишь здесь из-под снеговых пухлых шуб выглядывали крыши домов, потому что здесь селились «чужаки». Непривычные для них иглу почти не прижились в качестве жилища среди людей, заброшенных их судьбами в этот суровый край. Бесценную древесину привезли с Саманки. По крайней мере, нир Морис объяснил это так. Завезли по реке до Северных гор. А там на оленях с ветерком. И теперь шесть крепких низких одноэтажных домов, поставленных в круг, огораживали собственную территорию, дружелюбно приняв в свои «чужеродные» объятия пяток яранг и пару иглу.
Лиса лежала на льду, закрыв глаза от усталости. Тело еще ничего не чувствовало, но она уже ощущала близкую тряску. Так всегда было после выброса. Сначала онемение, потом трясучка, с помощью которой тело возвращало чувствительность. После жар. На сутки точно. И лишь потом она могла спокойно продолжать свое обычное существование. Как минимум дней на пять. Нужно было с этим что-то делать. Как-то выбираться из этого состояния. Но что и как? И у кого спросить, если со времени срыва она ни разу не смогла связаться ни с Эшем, ни с Василиной, ни даже с Янкой.
Мастер Таннаэнын, которого она избегала первое время, все же настоял на осмотре и долго водил руками над ее головой, поднося то один, то другой камень. Он называл их «диагностами», но ни один из них, видимо, не сказал мастеру ничего нового. Артефактор ушел, после приходил вновь и вновь, не прекращая попытки достучаться до ее болезни.
С тех пор, как Лиса переехала к Эйсам прошло уже полторы седмицы. Нельг жил у Атч-ытагына, порой оставаясь и вовсе в одиночестве, учитывая разъездной образ жизни каюра. Получив разрешение у артефактора, сказочник ежедневно навещал Гаса, мучая того изо дня в день, заставляя искать все новые рукописи, пусть и не в столь большом количестве, как в местном архиве, но все же имевшиеся у артефактора. Мастер Таннаэнын не возражал, даже настаивал на том, чтобы приобщить гостя к процессу поиска подходящего материала. Артефактора не отпускала мысль, что он уже читал или слышал о похожем на Лисино состояние, только вот никак не мог вспомнить где. Гас же, как приклеенный следовал за мастером, помогая тому в работе и тоже, в свою очередь, разыскивал что-то, что сможет помочь подруге.
За последние полторы седмицы сама собой сложилась традиция собираться по вечерам в доме Эйсов, являвшемся к тому же небольшой харчевней на целых три столика. Нир Морис не возражал, мастер Таннаэнын не покладая рук пробовал излечить его приемную дочь, а это дорогого стоило. Даже того, чтобы на время отложить свой нехитрый заработок. К тому же, что и говорить, в харчевню если и захаживали, то больше по утрам. Нирра Альма научилась печь замечательные лепешки из кукурузной муки и из нута и теперь они шли нарасхват. Юма шила льняные сорочки, обшивая их мехом по вороту и рукавам. Ее вышивка по низу подола так пришлась по нраву местным женщинам, что те нет-нет, да и заходили за заказом для своих родственников.
К делу привлекали и Лису. Она помогала то Юме, то нирре Альме, ни на минуту не оставлявших девушку в одиночестве. В эти дни она даже почувствовала себя почти как тогда, когда жила у Эйсов в Кресте на Саманке. Трейс, вытянувшийся под потолок за то время, пока они не виделись, перестал ее подначивать, лишь изредка стреляя встревоженными глазами из-под длинной челки. Его неуемный характер никуда не делся, но теперь он строил из себя вовсе взрослого, не обращая внимания на то, что в доме поселился маг. Местный охотник Эргын взял его себе в ученики и юноша, принося в дом очередную утку, гагу или пару-тройку яиц, ставил свой лук в угол с видом единственного кормильца в семье. Нир Морис же больше рыбачил с местными. До Северного моря было далеко, через всю Аниаху, но озеро Рах располагалось совсем неподалеку и рыбы в нем хватало для всех. Так они и жили эти странные длинные полторы седмицы.