Лишняя душа
Шрифт:
– Он перерезал себе горло, – заключает пораженный Спелман, – этот психопат перерезал себе горло. Но почему?
Альварес пожимает плечами:
– Ненависть, Спелман, ненависть. Ненависть к самому себе. Самая страшная. Ненависть, которая разъедает, как кислота.
Он указывает на запачканную кровью гостиную:
– Никто, кроме самого Стивена, никогда не жил в этой квартире.
– Но когда я приходил, он был на втором этаже в своем неизменном черном свитере…
– «Официальный»
– Вы хотите сказать, что он менял личность, как меняют одежду?
– Вот именно. Трансформист душой и телом. Но вся беда в том, что он, похоже, и сам не выносил эту сторону собственной личности, – продолжает Альварес, закуривая новую сигарету. – Вот поэтому-то он и начал убивать женщин… женщин, которые были похожи на такую вот, – уточняет он, указывая на пышную шевелюру, – женщин, в которых было то, что он так ненавидел в самом себе и что с каждым днем в нем разрасталось.
Он наклоняется, чтобы подобрать возле дивана маленькую картонную коробочку, в которой лежит пустая плакетка.
– Кроме того, он был под завязку напичкан лекарствами, аптечка набита медикаментами.
– Наверху то же самое, – заметил Спелман. – Все разрешенные наркотики.
– «Побочное действие, – прочел Альварес инструкцию, – увеличение веса, повышенная потливость, головокружение, возобновление бреда, усиление заторможенности, суицидальные наклонности…» – целая поэма, – заключает он, скомкав бумажку в своей смуглой руке.
Он подводит Спелмана к камину.
– Забавно, правда? – говорит он, указывая на телефон, поставленный на консоль.
– Что здесь такое? – спрашивает Спелман, засунув голову в дымоход, чтобы все разглядеть.
– Это добавочный аппарат, а база должна быть наверху, у Стивена, – объясняет Альварес.
Пораженный Спелман не сводит с него глаз.
– Что-то, парень, ты медленно сегодня врубаешься! – с улыбкой замечает старший. – База с автоответчиком на имя Стивена Россетти находится наверху, в его квартире. А внизу – дополнительная трубка, которая позволяет пользоваться телефоном и здесь. Я думаю, что она влезала в камин, нажимала на эту кнопку, вон там, видишь, и – оп! – отвечает Стивен.
– Это… это очень продуманно, – отмечает Спелман, – мужик все старательно обустроил.
– Ты прав. Очень организованный убийца-психопат, у него все продумано и в организации убийств, и в изменении своей личности.
Вдруг он замечает маленький круглый лакированный столик цвета пармской фиалки, на котором
«Что мне делать? Позвонить фликам? Они не приедут. Они мне никогда не верят…»
– Черт возьми, когда он был она, то даже не знал, что делает Стивен?! – сквозь зубы присвистнул Спелман.
Он быстро просматривает последние пятнадцать страниц.
– Все запутаннее и запутаннее, все больший бред, словно этот тип разглагольствовал под влиянием амфетамина, – замечает Спелман, подводя курсор к самому началу.
Плечо к плечу, они склоняются и начинают читать.
«The Elvira show-room».
На улице тормозит фургон. Ребята из лаборатории. Голоса мужчин, они обмениваются шутками.
Звонит телефон в камине. Включается автоответчик. Громкая связь. Оба мужчины поднимают голову.
– Черт возьми, Стивен, ты что там, умер?! – в полной тишине вопит Селина.
На улице начинается дождь.
Эпилог
Похороны Стивена Россетти проходили при ярком солнце. Было +15 °C, снег превратился в мрачное воспоминание, катафалк двигался вдоль пляжа, где люди купались и играли в мяч.
Три человека наблюдали, как опускали в могилу дешевый гроб, купленный на деньги коммуны.
Селина, все еще не оправившаяся от шока, пыталась свыкнуться с тем, что Стивен изображал из себя еще и женщину по имени Эльвира и что с этой Эльвирой, с этим фантасмагорическим существом вела она долгие разговоры, как свидетельствовал об этом компьютер.
Леонардо, с цифровым фотоаппаратом в руках, безостановочно щелкавший могилу серийного убийцы, с которым ему повезло быть коротко знакомым, поэтому-то он сумел запродать свое повествование одному издателю. Книга должна была выйти в начале лета.
И капитан Альварес, который никак не мог понять, чем он недоволен. Подонок, которого опускали в землю, убил трех невинных женщин и трех невинных мужчин, а может быть, и четырех, если считать Мадзоли. Он вполне заслужил свою смерть. «Это вполне справедливо, – твердил он себе, – вот именно, справедливо». Но это было отвратительно.
Каково бы ни было насилие, оно отвратительно.
Он отвернулся от открытой могилы и, глядя на качающиеся на ветру вершины кипарисов, с наслаждением сделал первую затяжку.
Пропади все пропадом. Он уходит.