Листы дневника. Том 2
Шрифт:
Туда-то и была отправлена в 1898 году экспедиция из уральских казаков-староверов. В депутацию вошли — урядник Рубеженской станицы Бонифатий Данилович Максимычев, Онисим Ворсонофьевич Барышников, Григорий Терентьевич Хохлов; от ревнителей древнего благочестия было им отпущено 2.500 рублей на путевые расходы, да город Уральск прибавил 100.
Выехали они 22 мая из Одессы и скоро были в Константинополе, где чуть-чуть не засыпались, потому что везли с собой как люди военные для ради-дальнего пути револьверы и патроны; с трудом высвободил их русский консул.
Как водится, нанесли наши казаки визит патриарху Константинопольскому по своим
Двинулись дальше на французском пароходе без языка, без проводника и шли Красным морем; всю ночь просидели на палубе, ожидая фараонов, которые должны были бы спрашивать наших путников: "Скоро ли светопреставление?" Но ничего не видали и не слыхали…
24-го июня прибыли в Сингапур, и тут высадившись, были немало изумлены видом "извозчиков", которые не имеют ни рубахи, ни штанов, сами входят в оглобли и везут людей.
С "извозчиками" этими вышел инцидент — зашли благочестивые казаки в какой-то магазин, и "извозчики" стали требовать расчета. Тогда Григорий Терентьевич Хохлов вскочил со стула, чтобы расправиться с ними по-казачьи. Насилу успокоили.
29 июля подошли к Сайгону, по мнению уральцев — к Камбайскому царству (Камбоджа), и на восходе солнца над пальмовым лесом услыхали благовест. Наши, стало быть! Радость была большая!
Спустившись с корабля, сели на "бегунов" и двинулись на зов. Оказалась французская церковь с латинским крестом…
Напрасно наши казаки расспрашивали и какого-то русского фармацевта, торгующего в Сайгоне, и русского консула — никто ничего про страну истинного благочестия — Беловодье сообщить им так и не мог… Не нашли они этой страны!
Только одно их там весьма заинтересовало — изображение Майтрейи — так называемого "Грядущего Будды", у которого оказались пальцы сложены для двуперстного знамения… И через Китай — где обратили внимание на "белые воды реки Кианги", Японию и Владивосток вернулись домой.
Они так и не нашли на земле истинного блаженства Беловодского царства.
Но какой еще народ пойдет искать по земле, чтобы найти где-то привлекательную сказочную мечту свою, найти ее в реальных формах?"
В 1926 году мы на Алтае записали несколько сведений о странствиях в "страну чудную". Видели и письмо, написанное с пути в Беловодье. Живут сказания! Искры действительности и пленительный вымысел в них переплетены щедро и вдохновенно. Азийские просторы в неисчетном изобилии овеяли странников, взыскующих светлого града.
Смутитель не преуспеет. И монголы и сарты, каждые в своих словах, поддержат путника. Бережно и сердечно отзвучат на его поиски. Шабистан. Шамбала. Беловодье.
12 Июля 1936 г.
Урусвати
Газета "Свет", 21 и 28 января 1937 г.
Горький
Восемнадцатого июня в Горках, около Москвы, скончался великий русский писатель Максим Горький.
За последние месяцы ушли три великих русских: физиолог Павлов, композитор Глазунов и теперь Горький. Всех троих знал весь мир. Кто же не слышал о рефлексах Павлова? Кто, наряду с Чайковским и Римским-Корсаковым, не восхищался Глазуновым? Кто же, в ряду корифеев русской литературы, не читал Горького, запечатлевшего неувядающие русские образы?
Более полумиллиона людей пришло поклониться праху великого писателя, а в день похорон гроб сопровождали семьсот тысяч почитателей. Представители государства держали почетный караул и несли, после сожжения праха, урну для установки ее в стене Московского Кремля. Присутствовал весь дипломатический корпус. Пушечный салют проводил знаменитого писателя. Некоторые французские газеты были поражены, что писателю всею нацией были оказаны такие высокие почести. Были венки от французского и чехословацкого правительства. Иностранная пресса единодушно откликнулась достойным словом, почтив память Горького.
В Москве постановлено воздвигнуть на государственный счет памятники М. Горькому в Москве, Ленинграде и Нижнем Новгороде, который теперь именуется именем Горького.
Муниципальный Совет Праги постановил присвоить одной из улиц столицы Чехословакии — имя Максима Горького.
Бенеш, Президент Чехословакии, отправил следующую телеграмму в Москву: "Смерть Максима Горького заставит весь мир и Чехословацкую республику, в частности, задуматься о развитии русского народа за последние пятьдесят лет и Советского Союза со времени революции. Участие Горького в этом процессе было, в духовном отношении, чрезвычайно велико и убедительно. Для меня лично Горький, как и все русские классики, был учителем во многих отношениях, и вспоминаю я о нем с благодарностью".
Ромэн Роллан по телефону из Швейцарии прислал следующее письмо, почтив память умершего: "В этот мучительный час расставания я вспоминаю о Горьком не как о великом писателе и даже не о его ярком жизненном пути и могучем творчестве. Мне вспоминается его полноводная жизнь, подобная его родной Волге, жизнь, которая неслась в его творениях потоками мыслей и образов. Горький был первым, высочайшим из мировых художников слова, расчищавшим пути для пролетарской революции, отдавшим ей свои силы, престиж своей славы и богатый жизненный опыт… Подобно Данте, Горький вышел из ада. Но он ушел оттуда не один. Он увел с собой, он спас своих товарищей по страданиям".
В Парижских газетах, дошедших в Гималаи, сообщается много показательных знаков повсеместного почитания умершего писателя. Почтили его и друзья, почтили все страны и секторы. Даже в самых сдержанных отзывах высоко вспоминаются произведения Горького: "На Дне", "Буревестник", "Городок Окуров", "Мещане", "Мать" и его последние произведения: "Дело Артамоновых" и "Клим Самгин". И, в конце концов, добавляется: "Умер человек и художник, которого мы все любили". Итак, искусство объединило и врагов, и друзей. От самого начала своей яркой писательской деятельности Горький (его имя было Алексей Максимович Пешков, но все его знали по псевдониму) занял выдающееся место в ряду русских классиков. Как о всяком большом человеке и великом таланте, около Горького собралось много легенд, а с ними и много наветов.