Литературная Газета 6463 ( № 20 2014)
Шрифт:
Уже в первой главе, посвящённой революции 1905–1907 годов, предметом размышлений и выводов становятся события, действия политических сил того времени, которые зачастую оказывались в советской историографии и политологии в тени. Речь идёт не только о рабочем движении, социал-демократах (меньшевиках и большевиках) и эсерах, но и о либеральных, буржуазных партиях и деятелях. О набиравших вес и влияние профсоюзах, в том числе профсоюзах демократической интеллигенции – профессоров, писателей и журналистов, инженеров, учителей, адвокатов, врачей, агрономов, статистов, конторщиков, железнодорожных служащих и других. Оцениваются роль и место
Наверное, стоило больше внимания уделить причинам ошибок и просчётов, без которых революционерам и лидеру большевиков сложно было прийти к коренным изменениям жизни в огромной стране, ещё не отделавшейся даже от черт феодализма. Вызывает недоумение, что Гражданская война, унёсшая жизни 4,4 миллиона человек, представлена скорее как явление, спровоцированное, развязанное международным империализмом, хотя она стала величайшей национальной трагедией.
Между тем целый ряд честных и объективных выводов заслуживает того, чтобы над ними поразмышляли читатели. «Формирование новой советской культуры, – отмечает, например, Л. Ольштынский, – представляло собой сложный противоречивый процесс с неизбежными издержками классовой борьбы со старой интеллигенцией в течение длительного времени, с рецидивами её в различных формах и в следующих поколениях до сегодняшнего дня».
Предметом дальнейших исследований авторов будут годы становления советского общества и борьба с фашизмом (1921–1945), период противостояния двух мировых социальных систем (1945–1984), перестройка и разрушение СССР, причины и последствия реставрации капитализма (1985–2000). Хорошо, если и далее исследователи, добавив обстоятельности, не изменят выбранному подходу: объективность и критичность анализа, нетривиальность обобщений и выводов.
Теги: Ольштынский Л.И. Советское общество. История строительства социализма в России
Тупики и параллели
Профессор В.И. Модестов. Воспоминания. Письма.
– М.: Принципиум, 2014. – 416 с. – 1000 экз.
Василий Иванович Модестов (1839–1907) – известный филолог и историк, крупнейший специалист по истории Древнего Рима. Он преподавал в Новороссийском, Казанском, Киевском и Петербургском университетах, в Киевской и Петербургской духовных академиях. С 1893 года постоянно жил в Италии. Наделённый публицистическим дарованием, сотрудничал с многочисленными российскими и иностранными журналами, переводил на русский язык сочинения Горация, Тацита, Спинозы.
Живя и работая на Украине, он вплотную сталкивался с вопросами межнациональных отношений, убеждаясь, что недопонимание между "великороссами" (русскими) и «малороссами» (украинцами) проявилось не вчера и не сегодня. Читая воспоминания и письма к коллегам этого выдающегося исследователя цивилизаций, нельзя не видеть исторические параллели:
«Никакой племенной ненависти между велико- и малорусскими нет. Она развивается искусственно лишь в интеллигентских кружках, да и то у одних малороссов: у великороссов же нет решительно и мысли о неприязненных отношениях к своим южным соседям[?] Ненависть эта выдумывается в Киеве, в Варшаве, в Кракове, во Львове, по понятным соображениям». (Из письма к А.Ф.
Его рассуждения не только не утратили актуальности сегодня, даже наоборот – приобрели неожиданную злободневность. Возможно, поиск выхода из порой тупиковой ситуации должен быть в центре внимания не столько чиновников или политиков, преследующих сиюминутную выгоду, сколько учёных, чьи оценки и мнения базируются на исторических знаниях предмета.
Дмитрий СУМАРОКОВ
Теги: Профессор В.И. Модестов. Воспоминания. Письма
: Empty data received from address
Empty data received from address [ url ].
Записки свидетеля
Я дружил с Борисом Васильевым так долго, что уже не помню, когда мы познакомились. Судя по всему, в начале 70-х. А вот как познакомились, помню очень хорошо.
Время было своеобразное. С одной стороны, унизительно скудное. Полки магазинов были пусты, электрички, ползущие в Москву из Ярославля и Рязани, именовались "колбасными", нужные лекарства можно было добыть разве что в кремлёвской аптеке, любители «красивой жизни» по пять часов стояли в ГУМе за кроссовками, а доктор наук, съездивший на конференцию в Варшаву, считал, что повидал мир. С другой стороны, два билета на Таганку открывали двери в подсобку любого универмага, а однотомник Ахматовой во всей огромной стране был более конвертируемой валютой, чем нынче доллар.
Для писателей, достойных этого названия, время было далеко не худшее - хотя ясно это стало лишь годы спустя. Да, печататься было тяжело, да, жилось бедно. Но зато встречи с читателями собирали полные залы, а то и дворцы спорта. На такой встрече, если не ошибаюсь, с московскими учителями, мы оказались рядом за столиком на сцене. Васильев что-то спросил. Я ответил, назвав его Борисом Львовичем, – он был старше меня на восемь лет, а главное, как тогда говорили, на целую войну. Он отмахнулся:
– Какой я тебе Львович? Ты писатель, и я писатель. Ты – Лёня, я – Боря.
С тех пор так и пошло: я Лёня, он Боря.
Дружить с Васильевым было легко: ни слава, быстро ставшая мировой, ни Государственная премия, полученная им не за прозу, а за сценарий, ни депутатство во впервые избранном Верховном Совете никак на нём не отразились. С поразительной естественностью он оставался самим собой. Этому помогала постоянная погружённость в работу. Он написал не просто много – фантастически много. Романы, повести, сценарии, пьесы следовали друг за другом, практически без перерыва. И всё это была по-настоящему качественная литература!
В так называемом литературном процессе Васильев не участвовал. Он не стоял в очередях за орденами и премиями, за квартирами и дачами. Всё, что имел, было честно куплено на честные гонорары. Он почти не следил за журнально-издательской текучкой, которая вольно или невольно отвлекла бы от главного дела жизни – работы за столом. Даже о классиках почти не говорил. Лишь однажды (потому и запомнилось) Боря задал неожиданный вопрос:
– А знаешь, кто лучший писатель в мире?
Я пожал плечами.