Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны
Шрифт:
«Неслышным шагом проходит он сквозь ряды огромных сводчатых палат, стены которых выкрашены спокойной зеленой краской, мимо белоснежных постелей со взбитыми перинами и горами подушек, мимо старушек, которые с любопытством провожают его взглядами поверх очков. Знакомые с младенчества запахи, – запах травы пачули, мятного куренья, воска и мастики от паркета и еще какой-то странный, неопределенный, цвелый запах чистой, опрятной старости, запах земли… Вот, наконец, палата, где живет его мать. Шесть высоченных постелей обращены головами к стенам, ногами внутрь, и около каждой кровати – казенный шкафчик, украшенный старыми портретами в рамках, оклеенных ракушками. В центре комнаты с потолка низко опущена на блоке огромная лампа, освещающая стол, за которым три
Маленький Саша боготворил мать, но и побаивался. Она была для него «верховным существом». Но пишут, что, уходя отсюда по делам (в какой сводчатой палате это было – неизвестно), она привязывала сына за нитку к кровати, и он, смирив свой непоседливый нрав, терпеливо дожидался ее. Потом в рассказе «Река жизни» напишет про мать героя, так похожего на него: «Это она была причиной того, что вся моя душа загажена, развращена подлой трусостью. Она рано овдовела, и мои первые детские впечатления неразрывны со скитаньем по чужим домам, клянченьем, подобострастными улыбками, мелкими, но нестерпимыми обидами, угодливостью, попрошайничеством, слезливыми, жалкими гримасами, с этими подлыми уменьшительными словами: кусочек, капелька, чашечка чайку… И сама мать, чтобы рассмешить благодетелей, приставляла себе к носу свой старый, трепаный кожаный портсигар, перегнув его вдвое, и говорила: "А вот нос моего сыночка…" Я проклинаю свою мать…» Куприн, надо сказать, решится даже прочесть этот рассказ матери, выкинув лишь последнюю фразу. Но у нее, как напишет, вдруг «затряслась голова, она поднялась из кресла и вышла…» Правда, добавит, сердилась недолго…
Дом № 2 по Баррикадной улице
В этом же «Вдовьем доме» и в это же время жила пансионеркой и бабушка будущего циркового клоуна и дрессировщика, мемуариста А. Л. Дурова. Он запомнит, что скука там царила страшная и «здоровенные церберы в виде сторожей и швейцаров ревниво охраняли вход…».
А уже в июне 1941 г., через полвека, этот дом, возможно, спасет Марину Цветаеву. Именно здесь, в подвальном бомбоубежище, будут прятаться от первых бомбежек Москвы она и литературовед, будущий биограф поэта Мария Белкина.
38. Басманная Нов. ул., 10 (с., мем. доска), – доходный дом (1913, арх. А. Зелигсон). Ж. – с 1921 по 1926 г. в здании, отданном Коминтерну, – комендант дома, венгерский писатель-интернационалист, директор Театра Революции (1925), будущий герой войны в Испании («ген. Лукач», командир 12-й интернациональной бригады), погибший в бою там же, – Мате (Франкль Бела) Залка.
В этом же доме, с 1920-х гг. и до конца 1930-х, жил прозаик, драматург, очеркист, биограф и мемуарист Лев Иванович Гумилевский (псевдоним Ф. Ярославов). И с 1918 по 1948 г. – художественный критик, коллекционер, библиограф и мемуарист – Павел (Пинхас) Давыдович Эттингер. Б. – (у Эттингера) Л. О. Пастернак (его дальний родственник), И. С. Зильберштейн, Д. И. Митрохин, И. Э. Грабарь и многие другие.
Но главное – и о чем сообщает вторая мемориальная доска на фасаде – здесь жил с 1935 по 1948 г. (с перерывом) поэт Алексей Иванович Фатьянов.
Алексей Фатьянов
Это второй московский дом его (с 1929 по 1935 г. он жил с родителями на ул. Вешних Вод, 32). Но как знаменитый поэт-песенник, как человек, чьи похороны сравнят потом по числу провожающих с похоронами Максима Горького и чей гроб после смерти люди несли на руках от последнего, не сохранившего его дома (1-я Бородинская ул., 5) – до могилы на Ваганьговском, он фактически родился здесь.
Надо ли перечислять почти две сотни его стихов, ставших народными песнями? Да, за свою жизнь он выпустил лишь одну книжку стихов «Поет гармонь» (1955), напечатал ее даже не в Москве и за четыре года до смерти. Но только после 1946 г. на экраны вышло 18 фильмов с песнями поэта: «На солнечной поляночке», «Соловьи», «Перелетные птицы», «Первым делом, первым делом самолеты», «В городском саду играет…», «На Заречной улице…», «В рабочем поселке подруга живет…», «Тишина за Рогожской заставою…», «Когда весна придет, не знаю», «Если б гармошка умела…», «Хвастать, милая, не стану…», «А годы летят, наши годы…» и многие другие. А кроме того, он автор песен, которые распевала вся страна: «Где ж ты, мой сад?», «На крылечке вдвоем…», «Давно мы дома не были», «Друзья-однополчане…», «Три года ты мне снилась…», «Когда проходит молодость…», «Караваны птиц…» Разве это можно забыть?
И ведь как гнобили его при жизни: «поэт кабацкой меланхолии», «дешевая музыка на пустые слова», «творчески несостоятелен». Достаточно сказать, что многие композиторы, писавшие музыку на его стихи, неоднократно награждались за них Сталинскими премиями, а его – автора – наградами обходили. На подушечках после его смерти несли только три, но боевых отличия старшего сержанта: орден Красной Звезды, медали «За отвагу» и «За победу на Германией». Не говорить же об ордене «За заслуги перед Отечеством», которым его наградили через 30 с лишним лет после смерти…
Здесь, в этом доме, он был принят на службу актером в Театр Красной Армии, отсюда ушел на фронт, где был ранен, когда трое суток выходил из окружения, здесь жил, когда писал первые песни и познакомился с Василием Соловьевым-Седым.
«Ко мне подошел солдат в кирзовых сапогах, – вспоминал композитор свой день на фронте в 1942-м, – красивый, рослый молодец, голубоглазый, с румянцем во всю щеку… Прочел, встряхивая золотистой копной волос, свою песню "Гармоника". Песня мне понравилась… но еще больше мне понравился автор. Чувствовалась в нем богатырская сила…» Так родились их совместные хиты «На солнечной поляночке» и знаменитые «Соловьи», песня, которую маршал Жуков назвал лучшей песней о войне…
Увы, после войны, в 1946-м, уже сам Сталин, раскритиковав на Оргбюро ЦК ВКП (б) фильм «Большая жизнь», бросил и в адрес 27-летнего поэта и композитора Никиты Богословского жесткий упрек, назвав музыку и песню к фильму «кабацкой»… О какой песне шла речь? Так вот, представьте, речь шла о песне «Три года ты мне снилась…», которую пел в фильме Марк Бернес. Вот после этого кремлевского окрика двери журналов и издательств и закрылись для Фатьянова на долгие десять лет. «Помогла», конечно, и зависть коллег-поэтов к таланту человека, которого при жизни называли «вторым Есениным». Уму непостижимо, но именно они трижды (!) исключали Фатьянова из Союза писателей… Исключали и вновь принимали… Но в 1959 г., после очередного исключения его из Союза, поэт скончался. Аневризма аорты, разрыв сердца в 40 лет.
Жена поэта Галина Калашникова, дочь генерала, которая безоглядно «выскочила за него замуж» после трех всего встреч, переживет мужа на 43 года, вырастит сына и дочь поэта и скончается в 2002 г.
39. Басманная Нов. ул., 20 (с. п.), – старинная усадьба Н. В. Левашова. Ж. – в 1810-30-е гг. – поручик, участник войны 1812 г., лесопромышленник Николай Васильевич Левашов и, до 1839 г., до своей кончины, – его жена – Екатерина Гавриловна Левашова (урожд. Решетова, двоюродная сестра декабриста И. Д. Якушкина). Здесь они воспитывали шестерых детей. И здесь в 1820-30-е гг. Е. Г. Левашова держала один из самых известных литературных салонов города.