Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4
Шрифт:
Осмотрев коричневую пахучую палочку, Алеша бережно возвратил ее. Он понял, что за вещь побывала у него в руках.
— А эта глина тоже сохранилась с тех пор?
Скульптор разломил комок пополам, половину подарил Алеше, остальное спрятал.
Отвечая на вопросы гостя, Сергей Александрович рассказал, какой путь прошла глиняная статуя, прежде чем превратилась в памятник на площади. Путь таков: сначала глиняную модель, как говорится, «одевают в шубу» — обмазывают всю толстым слоем алебастра. После того, как алебастр затвердеет, его, разламывая по кускам, снимают с модели, получая ее обратный отпечаток. Затем в этой алебастровой форме отливают модель уже из алебастра. Эта модель много прочнее
— Идея! — вдруг воскликнул скульптор и подмигнул Алеше. — Вот с кем вам надо познакомиться: с Юлкой! Оскар Оскарович Юлка, старый большевик, лично знал Владимира Ильича. Уж он-то вам расскажет про броневик!..
В назначенный день Алеша задолго до условленного часа уже прогуливался перед калиткой с вывеской: «Театральная декоративная мастерская».
В кармане у него лежала телеграмма из Москвы, — первая, полученная им в жизни. Когда разносчик с кожаной сумкой на боку и с железной тростью в руке решительно, словно имеющий какую-то высшую власть над судьбами людей, вошел к нему в комнату и сухо спросил: «Вы Саввушкин Алексей Петрович?» — Алеша от волнения не смог членораздельно ответить. Ему вдруг вспомнилось детство, и такой же бесстрастный человек перед дверью соседки, и внезапный плач и крики женщины… Тогда ему сказали: «Это принесли телеграмму. У Анны Павловны кто-то умер».
Но в руках у Алеши был ответ на его же собственную телеграмму академику Щуко. Смекнув это, он облегченно вздохнул, однако не сразу решился распечатать сыроватый, пахнувший непросохшим клеем, бланк. Что в нем? Может, академик давным-давно забыл всю эту историю с чертежом. Мало ли чертежей перебывало у него в руках? Прошло двенадцать лет…
Алеша, помедлив, набрался духу и решительно сорвал ярлык, расправил сложенный в гармошку бланк с наклеенными строками и, к своему недоумению, не обнаружил подписи академика… Под текстом — какая-то совсем неизвестная фамилия.
Писал секретарь академика Щуко. Он извещал, что академик в отъезде — не то на Урале, не то на Кавказе, — где подбирает мрамор для строящейся по его проекту Всесоюзной библиотеки имени Ленина.
«Возвращении академика Москву, — говорилось в телеграмме на особом, без предлогов, телеграфном языке, — будет доложено вашем запросе точка ждите личного ответа академика точка».
В тот же день телеграмма пошла по рукам товарищей Алеши, и ребята выразили немало восторгов по поводу смелых начинаний их изобретательного друга. Предпринятые Алешей шаги были единодушно одобрены. Однако возник спор: следует ли откладывать поиски броневика до возвращения академика? Сам Алеша не успел еще об этом подумать, но от ребят услышал весьма дельные соображения. Большинство сошлось на том, что ждать ответа — значит бездействовать, а это рискованно. Ведь неизвестно, когда академик будет в Москве. Между тем уже лето. Будь зима, можно бы и не тревожиться: под снежными сугробами никто не пойдет собирать металл. Но лето — самая пора для утильщиков. Никто не знает, где эта старенькая машина. Но попадись она на глаза не только утильщику, а любому хозяйственному человеку — и пропала… «Чего же, — скажут, — добру валяться, когда стране нужен металл!» И, по неведению, отправят исторический броневик на завод, в переплавку. Может это случиться? Может, причем и сегодня, и завтра, и каждый день. Нельзя откладывать поиски!
Перемахивая по крутой каменной лестнице через две и три ступеньки, Алеша на одном дыхании взбежал наверх, постучался к скульптору и, к своему удивлению, уже застал у него гостя. Неужели опоздал? Нет, часы на браслетке исправно тикали. Как видно, старые друзья сошлись пораньше, чтобы побыть вдвоем до делового разговора. Сидели они рядышком на диване и вполголоса беседовали.
Оба обернулись на скрип двери, и Алеша с жадным любопытством уставился на Юлку. Трудно было определить его возраст. Щеки полные, розовые, а сам лысый — только на темени, коричневом, как у очень старых людей, торчал одинокий седой хохолок.
— Здравствуйте… — сказал старик, в свою очередь вглядываясь в Алешу и отвечая на его приветствие. Он произнес это не по-русски мягко: «а» прозвучало как «я», «у» как «ю».
Старик встал, точнее сказать, вспорхнул с дивана — так легко это у него получилось — и, мелко и быстро шагая, пошел навстречу Алеше. Он представился, солидно сказал, что вот уже скоро пятьдесят лет, как работает кожевником, и подал руку — жесткую, мозолистую и несоразмерно большую при его маленьком росте. От его рукопожатия Алеша чуть не вскрикнул, подумав с досадой: «Схватил, словно бычью кожу мнет…»
— Как зовут? — спросил Юлка, приставив ладонь к ушной раковине и глядя Алеше на губы. — Альоша? — Он дружелюбно потрепал его по плечу: — Молодец, Альоша! Умеешь терпеть. Не запищал. Есть выдержка!
Скульптор, смеясь, поглядывал то на одного, то на другого.
— Это у него, Алеша, проба людей, у Оскара Оскаровича… — И помахал в воздухе кистью руки: — Упаси меня боже еще раз попасть в его клещи! Еще от первого знакомства рука не оправилась…
Юлка с шутливым презрением зашипел на друга, сделавшись на мгновение похожим на моржа:
— И не стыдно вспоминать? Фу-у!.. Сам закричал как зарезанный, потом в обморок упал как дама…
— Ну уж и в обморок! — поспешно отвел скульптор обвинение и строго посмотрел на Алешу, как бы предостерегая его от легковерного заключения на свой счет.
Все трое расположились на диване.
— Вот этот человек и расскажет вам о Владимире Ильиче, — сказал скульптор, наклоняясь к Алеше, но достаточно громко, чтобы услышал и Юлка.
Старик пошарил рукой за диваном, извлек оттуда старинный и громоздкий полинявший зонтик и оперся на него, как на трость; вздохнул, помолчал и с грустью добавил:
— Нам, старикам, только и осталось что рассказывать… А молодым… «Молодости не воротить, а старости не сбыть», — говорит мудрая русская пословица…
— «Не избыть», — поправил его скульптор.
Юлка простодушно улыбнулся:
— А я как сказал?… — И рассмеялся: — Как ни скажи, а всё равно я старик-старикашка!
Наступило молчание.
Оскар Оскарович встал, прошелся, опираясь на зонтик, по комнате, потом опять сел.
Алеша слушал спокойный, ровный, с мягким финским произношением говорок. Временами казалось, что в голосе слышится журчанье ручья. Это впечатление еще больше усилилось, когда Алеша вспомнил, что родина старого большевика Оскара Юлки называется «Страной озер» (Суоми). Глаза его остановились на добром старческом лице рассказчика, и он уже не шевелился, стараясь не проронить ни слова.
1905 год. Таммерфорс. Любовно говорит старик об этом городе, называя его по-фински — Тампере. И кажется Алеше, что он уже сам видит глубокие горные озера, вблизи которых стоит этот город, и слышит шум и всплески могучего водопада, дающего жизнь городу и его многочисленным заводам и фабрикам. Он видит дома, в стенах которых кирпичная кладка чередуется с гранитом, — и этот камень, выпиленный из самого тела гор, придает и домам, и улицам, и самому городу величественную суровость. И, быть может, именно для того, чтобы скрасить эту суровость, поэтический северный народ населил город стаями белоснежных ручных голубей, которых кормят на площадях дети, и трудолюбиво вырастил аллеи и парки, заставляя их жить в расщелинах скал.