Литературные сказки и легенды Америки

Макклоски Роберт

Медвежонок сидел совсем неподвижно, солнце грело их обоих, и наконец голова его в дремоте упала на грудь. Барсук смотрел на него, и глазки его ярко блеснули. Он заговорил, и голос его звучал тихо и скорбно.

— Здесь много всего, — произнес барсук. — Но чего-то недостает. Нет тела, которое своим теплом согревало бы твое тело по ночам в шалаше.

Лучи предвечернего солнца застигли Медвежонка высоко на ближнем каменистом обрыве над третьим уступом. Его ноги твердо стояли в выдолбленном им углублении. Левая рука цеплялась за край другого пониже плеча. Правая рука сжимала кусок кремня и била по камню над его головой. Удары были сильны, и крошечные осколки плясали вокруг.

IV

Жизнь

шайенна на пограничной возвышенности обретает смысл благодаря обычаям и обрядам повседневного существования. В этом он и его племя не отличаются ни от какого другого народа, что живет в каком угодно месте, в какое угодно время. Отличаются лишь сами обычаи и обряды.

Обычаи и обряды шайеннов изменяются, но изменяются медленно. Точнее сказать, что они растут и развиваются, все прочнее обрастая традициями, что изменение — это процесс постепенного приспособления старого к воздействию нового. Они медленно изменяются и сейчас, так медленно, что в племени не знают, что они изменяются. Сокрушительное воздействие белого человека, его жестокие, всеразрушающие действия еще впереди.

Всего строже обычаи и обряды соблюдаются при совершении брака, во всем, что относится к бракосочетанию. На этом зиждется в конечном счете благополучие племени. Вот что сохраняет общественную жизнь, свободную, но тем не менее общественную, здоровых единородных людей, надлежащим образом приобщенных к обычаям и обрядам, которые составляют смысл их жизни:

Женщины в племени ценны не меньше, чем мужчины. В сущности, в деревне и в лагере правят они — так же как мужчины правят на охоте и на войне. Впрочем,, женщины часто удерживают охотников и воинов от чрезмерной поспешности и чрезмерных стараний, и мужчины прислушиваются к таким советам. У женщины есть имущество, и, выйдя замуж, она сохраняет его. Женщина, умеющая создать уют, так же ценится, как мужчина, слывущий хорошим охотником. Ни одну девушку не отдают замуж без ее согласия. Родители, или брат, или дядя, которому она «принадлежит» в том смысле, что на его ответственности — выдать ее замуж, могут убеждать, ссылаясь на веские доводы, но принудить ее нельзя. Как человек она пользуется уважением всех мужчин в любое время и в любом месте, доколь сама уважает себя. Она не рабочая скотина, не подневольный слуга, не раб. Она шайенка.

Туго придется молодому человеку, вознамерившемуся жениться на шайенке, если не может он принести много подарков ее отцу, чтобы тот раздал их членам своей семьи и ближайшей родне. Подарки говорят, что вот мужчина, который способен позаботиться о ней, и что он глубоко уважает ее, и что он из хорошей семьи, которая помогла ему собрать подарки. Если его подарки будут приняты, то и подарки, которые он получит в ответ, не уступят его дарам или даже превзойдут их. Но если нет подарков, тогда должен он носить славное имя или числить за собой много подвигов, иначе она и не взглянет на него благосклонно. В трудном положении окажется жених, если нет у него ни славного имени, ни подвигов: он, может, и хороший человек, и она станет посматривать на него глазами нежными и полными сожаления. Но она шайеннка. Девочкой ее обучали, притом куда старательнее, чем любого мальчика, ибо она будет в племени матерью и помнит об этой своей ответственности:

Все верные шайены, которых чтут в племени, считают такой порядок правильным и нормальным. Благодаря ему получаются хорошие браки, добрые браки, которые выдерживают испытания, и, немало найдется стариков, для кого любимая соратница во всех делах — та старая женщина, которая приняла его, когда была молодой и полной жизни, и держала в чистоте жилище, и рожала детей, и оба вместе сеяли

то доброе, что было за долгие уплывшие вдаль годы. Исключения бывают, случаются браки, заключенные без строгого соблюдения обычаев, иногда заключенные в нарушение их. Но среди подобных нечасто встречаются добрые браки:

Такие обстоятельства противустали Медвежонку. Вот он едет. Закончил долбить углубления и выбрался на открытую равнину. Он — Медвежонок, некогда приемный сын Сильной Левой Руки, а теперь чужак, странник, который ни за что не станет рассказывать ни о своем голодании, ни о том, что из того вышло за четыре долгих времени года, ни о шрамах на груди и ногах, который не желает поселиться ни в какой деревне, а переезжает из одной в другую на пятнистом пони, в одеянии из шкуры кугуара, с копьем, наконечником которому служит нож с железным лезвием. Проявит он большую храбрость во время охоты, добывая мясо для человека, у которого на время остановится, и бредет все дальше и дальше, в поисках неосязаемости вроде женщины, привидевшейся во сне:

В жилище стояла тишина. Вся семья спала. Но Медвежонок лежал на ложе, застланном мягким покрывалом для гостей, которое достали и расстелили для него, и не спал. Ее нет в этой деревне. Наверное, ее нет ни в какой деревне. Прошло почти целиком еще четыре времени года, а он все ищет. Заходил он в Священный Вигвам западных поселений — ее не было там. Заходил в Священный Вигвам южных поселений, поблизости от реки, что зовется Ниобрара, — и там ее не было. Оставались только восточные. Он должен проехать их все. Но порой семьи переселяются из деревни в деревню. Вдруг она сейчас в той деревне, где он уже был? Можно ли быть уверенным, что она вообще существует в какой-то деревне?

Мягкий свет луны на исходе весны струился через вход в жилище и звал. Он тихонько поднялся, пошел деревней на открытую равнину, сел там, скрестив ноги, и ночные шорохи обступили его. И в траве послышался шепот здешних Майюнов. Все Майюны, где бы они ни обитали, состоят в родстве и разговаривают между собой в глубине земли, делятся друг с другом тем, что знают. Эти Майюны знали его и заговорили с ним.

— Маленький брат, — сказали они, — нашел ли ты ее?

Он опустил голову, так что подбородок коснулся груди, и был очень грустен.

Ветерки сильнее зашуршали в траве, и Майюны заговорили, упрекая его:

— Неужели ты забыл про старца?

Он поднял голову и посмотрел на луну.

— Старец умер, — сказал он. — Старец ушел по тропе, где все следы ведут в одну сторону, он обитает теперь с духами друзей своей молодости в лагере среди далеких звезд. — Вновь Медвежонок грустно поник головой. Но ветры зашуршали еще сильнее, и Майюны заговорили — они сердились:

— Разве подвел тебя старец, когда твой отец назвал его имя, чтобы рассечь тебе уши? Подвел он тебя, когда до последнего дыхания боролся, чтобы продлить свою жизнь ради тебя, и выслал дух свой в ночь, и заставил во тьме пересечь равнину и войти в горы, когда ты устрашился и готов был бежать, не окончив голодания? — Майюны, сердито шурша травами, помчались прочь.

Долго размышлял он, потом вернулся, тихо взял свое копье с острием из ножа с железным лезвием, вновь проскользнул через деревню и вышел туда, где в лунном свете паслись лошади. Он сел на пятнистого пони и поехал на восток.

Всю ночь ехал он и почти весь следующий день, пока достиг деревни. Но вигвам, на котором были изображены разные знаки, исчез. Он оказался в двух милях; сложенный так, как положено складывать в пути, он покоится рядом с любимым оружием и любимыми трубками на погребальном помосте в рощице, где завернутые в бизонью шкуру спят последним сном кости старца, великого, Стоящего Всю Ночь.