Литературные сказки народов СССР
Шрифт:
— Ты ранен, сын мой.
— Где я?
— У меня в келье.
— Дай пить…
— Вот вода, сын мой.
— Спасибо. А давно я ранен?
— Три дня прошло с тех пор.
— Освободи-ка меня от повязок.
— Я и сам хотел осмотреть твои раны.
Монах впал в изумление, увидев вместо зияющих ран едва заметные красноватые рубцы.
Только две раны чуть кровоточили — рассеченное топором плечо да кинжальная рана от лба к носу.
— Дай снова перевяжу, — сказал монах.
— Не стоит,
— Что ты, сынок? Соль ведь жжет, боль такая — не стерпишь!
— Пустяки! Схвачусь с врагом и забуду.
Прангулашвили легко вскочил с ложа, — казалось, вздремнув после обедни, он спешит теперь на веселую пирушку.
— Слава тебе, господи! — воскликнул монах. — Ты создал человека-скалу, и ты же сотворил человека-былинку…
Прангулашвили долго хранили диковинный кинжал легендарного предка.
Кинжал стоял в углу, и нужно было обладать богатырской силой, чтобы извлечь его из ножен.
Лемех сохи, мотыга, лопаты и топоры, поныне еще принадлежащие семье Прангулашвили, выкованы из чистой стали этого кинжала.
Прангулашвили размножались.
Один из них обеднел до того, что иной раз и пообедать было нечем. И пришлось бедняге много работать, да мало есть, — недаром говорят: «По одежке протягивай ножки».
Как-то приказал он жене приготовить обед на двенадцать человек.
— Хочу за один день промотыжить арендованную землю, потом уйду в лес, авось удастся немного заработать.
Жена приготовила обед и понесла в поле.
— Где же твои помощники?
— Мы только что кончили, разбрелись кто куда. Приготовь-ка ужин получше.
— Благослови их бог… На славу поработали, — сказала жена и ушла.
Вечером муж воротился домой один-одинешенек.
Жена спросила:
— Где же остальные?
— Скоро подойдут. Выкладывай на стол что настряпала!
Хозяйка вынесла на балкон все, что у нее было. Прангулашвили уселся за стол.
— Слава господу богу, да благословит он Глахуа Прангулашвили и жену его Сидонию, — произнес он и опорожнил кувшин вина, разбавленного водой.
— Что ты, что ты! Неужели не подождешь своих помощников?
— Какие помощники! Я сам себе и хозяин и помощник. Угости чем можешь!
— Ох, ослепнуть мне! — воскликнула Сидония и горестно хлопнула себя по щеке. — Наказание господне, зарезала последних двух гусей, ничего в доме не осталось… мерку муки у соседей заняла…
— Начнешь теперь куски считать! Поработал я за двенадцать человек, а то и больше, не все ли тебе равно, кто съест твоих гусей — двенадцать чужих или собственный твой муж?
— Ох, ох, что за человек, ослепнуть мне, на тебя глядючи!
Богатый помещичий дом. На кухне суетятся слуги, бранятся повара, покрикивает моурав{254}.
— Нарежь баранину! Живее, ишак!
— Жуешь да жуешь, неси гоми{255} к столу!
— Где серебряные ложки?
— Переворачивай, чего зеваешь!
— Блюдо, блюдо мне!
— Барин вина требует!
— Передайте пустой кувшин!
— Просят оджалеши{256}. Черт бы его взял, поналивали во все кувшины этого белого!
— Слей в котел, парень, сами разопьем!
— Некуда! Здесь корка от гоми, там харчо; и достанется же мне от барина за то, что замешкался! Вылью проклятое — и все!
— Дай, братец, кувшин, я его мигом опорожню…
— Будь другом… Смотри-ка, смотри, что он делает? Пьет и пьет… Нет, брат, не осилишь… До дна! Вот так молодец!
Слуга схватил огромный пустой кувшин и кинулся с ним в погреб.
— Как звать тебя, братец? — спросил дворецкий незнакомца.
— Глахуа Прангулашвили… У меня письмо к барину, сделай милость, передай.
— Ладно, а пьешь ты, брат, здорово, клянусь жизнью барина! Садись, успеешь пообедать, пока напишут ответ на письмо.
— Спасибо, путь мне предстоит дальний, не задерживайте…
— Сейчас передам.
— Вам письмо, батоно.
— Давай! Что случилось с моим свояком? Просит охапку сена?! Эй, моурав!
— Прикажите, батоно!
— Угости как следует того человека и дай ему сена, сколько подымет… Да из лучшего стога…
— Слушаюсь, батоно.
— Батоно, помилуйте, он весь стог забрал, не то что охапку.
— Полно врать!
— Клянусь твоей милостью. Это сено я берег для коня госпожи. Он опутал стог веревкой и тянет. Мы не позволили. Как быть, прикажите?
— Что за черт! Кто он такой?
— Прокляни его господь, кто бы он ни был! Выдул, не переводя дыхания, целый кувшин, сожрал поросенка, котел гоми и двенадцать мчади{257}, потом со всеми вместе уплел говядину, каравай хлеба и, вставая от стола, выпил еще кувшин вина — во здравие, говорит, барина!
— Отдай, брат, отдай, а я погляжу, как он стог на спину взвалит. Неужели унесет?
— Унесет, батоно, хоть бы кто врагов твоих так унес…
Хозяин, гости, прислуга — все от мала до велика высыпали полюбоваться удивительным зрелищем.
Прангулашвили крепко встряхнул стог, затем повернулся к нему спиной, захватил на груди концы веревки, которой стог был перевязан, пригнулся, и… стог двинулся в путь.
Человека не было видно.
Хозяин не удержался и крикнул вдогонку:
— Скажи барину, чтоб не держал тебя в доме, разоришь, брат, семью.