Литума в Андах
Шрифт:
– И она была совершенно права! – воскликнул Литума. – Почему ты медлил? Чего ты дожидался, Томасито?
Раздался яростный лай собак – и они замолчали. Послышалось «Цыц, проклятые!» и удар камня. Собаки умолкли. Парень услышал, как она встает, и весь покрылся испариной: она направлялась к нему. Через секунду рука Мерседес коснулась его волос.
– Что, что ты говоришь? – Литума поперхнулся.
– Почему ты не лег со мной, когда вернулся из душа, Карреньито? Разве ты не хотел этого? – Рука Мерседес опустилась к его лицу, погладила щеки, скользнула на грудь. – Как оно бьется! Тук-тук-тук. Ты такой странный. Ты стесняешься? У тебя какие-нибудь проблемы с женщинами?
– Что-что-что? – повторял Литума, садясь
– Я бы никогда не обращался с тобой так, никогда бы пальцем тебя не тронул, – прошептал парень, сжимая и целуя руку Мерседес. – А кроме того…
– Ты меня разыгрываешь, – недоверчиво пробурчал Литума. – Не может быть, не может того быть.
– Я никогда не был с женщиной, – решился наконец сказать Томас. – Можешь смеяться, если хочешь.
Мерседес не засмеялась. Карреньо почувствовал, как она поднимает одеяло, и подвинулся, освобождая место. Когда ее тело оказалось рядом, он обнял ее.
– Девственник в двадцать три года? – хмыкнул Литума. – Не знаю, что ты делаешь в полиции, молокосос.
Он целовал ее волосы, шею, глаза и слышал, как она тихо сказала:
– Кажется, теперь я понимаю, Карреньито.
IV
Продвинулась ли эта дорога вперед? Литуме показалось, что она, наоборот, отступила назад. За те месяцы, что он провел здесь, строительство останавливалось уже три раза, и каждый раз события повторялись, как на заигранной пластинке. Правительство направляло строительной компании ультиматум, и в конце недели или месяца работы прекращались. Профсоюз проводил общее собрание, пеоны занимали служебные помещения, захватывали технику и требовали гарантий. Инженеры куда-то исчезали, поселок оказывался в руках бригадиров и бухгалтера, которые поддерживали забастовщиков и по вечерам сидели с ними у общего котла на пустой площадке среди бараков. Все происходило спокойно, никаких беспорядков, так что капралу и его помощнику не приходилось вмешиваться. Забастовки заканчивались загадочно – без сколько-нибудь ясного решения о дальнейшей судьбе строительства. Просто компания или представитель правительства, присланный уладить разногласия, обещали никого не увольнять и оплатить рабочим все дни простоя и, после этого работы возобновлялись как в замедленной киносъемке. При этом Литума готов был поспорить, что начинали строители не там, где кончили, а с уже пройденного места. То ли из-за обвалов и оползней, вызванных взрывами в горах, то ли из-за проливных дождей и наводнений, размывавших полотно и насыпь, или по какой-то другой причине, только рабочие, как казалось капралу, взрывали динамит, разравнивали полотно, насыпали и утрамбовывали гравий и укладывали асфальт там же, где он застал их, когда приехал в Наккос.
Он стоял высоко над каменистым склоном, у самой кромки снегового покрова, в полутора километрах от поселка; в чистом утреннем воздухе хорошо были видны поблескивающие на солнце оцинкованные крыши бараков. «У входа в заброшенную шахту», – сказал тот тип Томасу. Вот он, этот вход, наполовину заваленный прогнившими деревянными брусьями, служившими когда-то подпорками в штольнях, и камнями. А если его просто заманили в засаду? Если все это придумано для того, чтобы разъединить его и Карреньо? Их схватят поодиночке, будут пытать и убьют. Литума представил свой труп – изрешеченный пулями, весь в кровоподтеках, с вывернутыми руками и ногами и с табличкой на груди, на которой красными буквами написано: «Так подохнут все псы буржуазии». Он достал из кобуры свой «смит-вессон» тридцать восьмого калибра и осмотрелся: камни, небо, несколько белых облачков вдали. Но ничего живого, ни одной птички вокруг, черт подери.
Человек, который накануне говорил с Томасито, подошел к нему сзади, когда тот смотрел футбольный матч между командами пеонов, и, сделав
– Не знаю, – ответил Карреньо.
– Улыбайтесь, – добавил тип. – Смотрите на мяч, следите за игрой, чтобы никто ничего не заметил.
– Хорошо, – сказал Томас. – Я передам командиру.
– Пусть приходит завтра утром, на заре, к заброшенной шахте, один, – объяснял тип, жестикулируя и всем своим видом показывая, будто переживает перипетии игры. – Смейтесь, следите за мячом. И главное: забудьте обо мне.
Вернувшись на пост, Карреньо, захлебываясь от волнения, рассказал капралу о разговоре.
– Наконец хоть какая-то зацепка, господин капрал.
– Посмотрим, Томасито. Все может быть. Как ты думаешь, кто он такой, этот тип?
– Похож на пеона. Раньше я его, по-моему, не видел.
Капрал вышел затемно и встретил восход солнца уже по дороге на шахту. Поднимался он к ней довольно долго. Первое возбуждение уже улеглось. Даже если это и не западня, то вполне возможно, что все окажется дурацкой шуткой какого-нибудь чертова горца, едрена мать, которому захотелось посмеяться над капралом. Вот он, полюбуйтесь, стоит как болван, с револьвером в руке, дожидаясь неизвестно чего и кого.
– Доброе утро, – неожиданно раздался голос сзади.
Он резко обернулся, вскинув свой «смит-вессон», – перед ним стоял Дионисио, хозяин погребка.
– Что вы, что вы! – Дионисио улыбался и успокаивающе махал руками. – Опустите ваш револьвер, господин капрал, не ровен час выстрелит.
Да, это он, низенький, крепко сбитый живчик в неизменном синем свитере с вытертым под подбородком воротником. Эти толстые, точно вымазанные сажей щеки, эти позеленевшие зубы, клок сивых волос надо лбом, воспаленные пьяной лихорадкой глазки и руки, как мельничные крылья, – он! Литума вышел из себя. Что ему здесь надо?
– Не стоило подкрадываться ко мне, – процедил он сквозь зубы. – Так недолго и пулю схлопотать.
– Да, все мы здесь нервные. И немудрено, когда вокруг творится такое, – как всегда, вкрадчиво заговорил Дионисио. Его медоточивый голос и заискивающая манера речи не вязались, однако, с уверенным и даже презрительным взглядом маленьких водянистых глаз. – А больше всего нервничают полицейские. Оно и понятно. Как же иначе.
Литума всегда испытывал неодолимую неприязнь к Дионисио, а в этот момент и вовсе был не склонен верить ему. Тем не менее он постарался не выдать своих чувств. Шагнул к трактирщику, протянул руку:
– Я здесь жду кое-кого, так что вам придется уйти.
– Вы ждете меня, – засмеялся Дионисио. – Вот я и явился.
– Вы не тот, кто говорил вчера с Томасито.
– Забудьте о нем, заодно забудьте и мое имя, и мое лицо. – Хозяин погребка опустился на корточки. – Вы лучше тоже присядьте, нас могут заметить снизу. Наша встреча секретная, никто не должен знать о ней.
Литума сел на плоский камень.
– Так, значит, вы можете сообщить какие-то сведения о троих пропавших?
– Из-за этой встречи я рискую шкурой, господин капрал, – вполголоса сказал Дионисио.
– Все мы здесь каждый день рискуем шкурой, – так же тихо уточнил Литума. Высоко в небе появился темный силуэт птицы. Она парила прямо над ними, зависла на одном месте с распластанными крыльями, поддерживаемая невидимым восходящим потоком теплого воздуха. На такой высоте летают только кондоры. – Животные и те тут рискуют, бедняги. Вы слышали об этой семье в Уанкапи? Там, говорят, казнили не только людей, но и собак.
– Вчера в погребок заходил человек, которой был в Уанкапи, когда пришли терруки, – с готовностью и даже, как показалось Литуме, радостно подхватил Дионисио. – Они устроили там свой обычный народный суд. Кому повезло – отделались поркой, а другим размозжили головы.