Лоцман. Сокровище государя
Шрифт:
– Ну… скорей – предчувствовали, – усмехнувшись, Михаэль сплюнул в траву и вернулся обратно в трапезную, откуда уже слышались разудалые песни.
Бутурлин расспрашивал уже о ниенских беженцах – и о купце Готлибе Шнайдере, и о его дочери Анне… Аннушке…
Анна! Голубоглазая веселая Анна! Помнишь ли ты еще статного русского лоцмана? Прогулки, нежные разговоры, поцелуи… Да все!
Увы, Анна давно уже не свободна. Ныне она жена рижского купца Фрица Майнинга, казначея братства черноголовых. Про этих-то новый дружок Михаэль знал, правда, ничего доброго не рассказывал.
Хоть так… Куда хуже было бы, ежели б господин Киске тотчас по прибытию в Ригу разболтал бы всем подряд – в том числе и Майнингу – о молодом приказчике из Ниена. Слава Господу, с казначеем черноголовых старший приказчик не водил никакой дружбы, да и вообще производил впечатление человека не слишком болтливого. Не болтун, умен, опытен… С какого рожна он потащил за собой неведомого ниенского парня? Никита Петрович ведь не напрашивался слезно в попутчики, Киске его сам позвал. Оно конечно, на то Бутурлин и рассчитывал, однако… как-то все слишком гладко сложилось… Так ведь и хорошо, что сложилось! Радоваться надо, а не каверзы на пустом месте выискивать.
К слову сказать, к большим обозам частенько присоединялись паломники, артельщики и просто бродяги. Так было безопаснее, и особенных хлопот обозникам они не доставляли – брели себе потихоньку за караваном да просили милостыню в случавшихся на пути городках. Если б не расположение Киске, Бутурлин добрался бы в Ригу и вот так – с бродягами.
За обозом поспешало с полдюжины нищих в каких-то совершенно невообразимых лохмотьях и прохудившихся башмаках, перевязанных тряпками и обрывками ремней. Нынче вся эта братия ошивалась в Нейгаузене – попрошайничали да подворовывали по мелочи на местном рынке да на постоялых дворах. Вот и сейчас вон – дрались в углу двора, за навозной кучей! Видать, объедки не поделили. Вон, как орали-то, ого-го! Словно из-за куска золота!
Молодой человек невольно присмотрелся, прислушался… А нищая братия между тем разошлась вовсю! Четверо мужиков – не столь уж и слабосильных – раскрыв щербатые рты, колошматили совсем юного парня. Мутузили всем, что попалось под руку – обрывками старых вожжей, палками, а кто-то – обломком оглобли… Вон как сейчас треснул бедолагу по спине! От души, что и сказать! И как тот только не переломился-то?
– На тебе, гад! Получай! Давай, заваливай его, ребята!
Чувствуя, что дело совсем уж плохо, парнишка рванулся к навозной куче, там, сразу за ней, виднелся невысокий забор – перескочить и…
Не тут-то было!
Кто-то из оборванцев ловко поставил беглецу подножку – и тот, споткнувшись, полетел лицом прямо в навоз. А позади с азартными воплями уже бежали недруги! Эх, несдобровать парню, ага…
– А ну-ко стоять! – в три прыжка Бутурлин оказался около кучи. – Вон пошли, живо!
– Господин… он нашу капусту сожрал. За такое бить надо!
Один из бродяг скривился и, склонив голову набок, оперся на обломок оглобли. Говорил он со всем почтением, но темные, глубоко посаженные глаза щурились очень даже недобро. Да и остальные его сотоварищи вовсе не выглядели такими уж запуганными… как и слабосильными. Крысы! Озлобленные, загнанные в угол крысы. Такие и броситься могут – запросто!
Нехорошо усмехнувшись, Никита Петрович выхватил из ножен палаш, врученный ему для несения караульной службы, и, сделав ловкий выпад, ударил одного из бродяг по пальцам… плашмя…
– У-у-у-у!
Обломок оглобли упал в пожухлую траву, в подорожники, желтые от пахучей навозной жижи.
Закругленное острие палаша уперлось другому оборванцу в шею.
– Два раза повторять не привык! – Бутурлин грозно сдвинул брови. – А ну!
Вот тут бродяги не выдержали, побросали свои палки, да, подхватив руками рваные подолы, со всех ног кинулись прочь.
Проводив их недолгим взглядом, «Якоб Меллинг» подошел к сидевшему у кучи пареньку.
– И за что они тебя так?
Оборвыш поднял глаза… большие, серые, словно жемчуг… Такое знакомое лицо!
– Марк… Марта! – удивленно ахнул молодой человек.
Девчонка вытерла разбитую губу тыльной стороной ладони:
– Здравствуйте, господин.
Узнала! Эх… Лучше б ее те оборванцы убили! А теперь придется убивать самому. Узнала! Разболтает… выдаст… Ну, надо же так! И как она здесь оказалась-то?
– Я знаю здесь, в городе, одно тихое место, – поднимаясь на ноги, Марта покусала губы. – Мы могли бы спокойно поговорить.
– О чем?
– О нас, господин. И… если ты вдруг захочешь меня убить… там это сделать удобнее.
– Что-о?
– Говорю же – местечко тихое.
Тихое местечко оказалось грязным вертепом, пристанищем самых подозрительных личностей и оборванцев, явно имевших нелады с законом. Располагался вертеп на восточной окраине, неподалеку от городских ворот. Небольшая приземистая корчма с узеньким двориком, где и блевали, и справляли естественные надобности. Даже вот кто-то спал… или – мертвяк?
Проходя мимо, Бутурлин несильно пнул тело башмаком… в ответ послышалось неразборчивое бурчание.
– Спит, болезный… Однако – укушался.
– О, прошу, прошу сюда, господа! – навстречу припозднившимся гостям выскочил, похоже, что сам хозяин – сутулый и тощий, с мосластым лошадиным лицом и цепким взглядом. – Вам нужны покои…
– Нужны, – тут же кивнула Марта. – И… что у тебя там есть?
– Сегодня селедка с луком… И пироги.
– Тащи и то, и другое…
– Понял… Прошу, проходите, мои господа…
Надо сказать, никто из сидевших за столами упырей не обратил на новых гостей абсолютно никакого внимания. Видно, так уж здесь было принято – и Марта об этом откуда-то знала.
Пока ждали хозяина, Бутурлин невольно прислушался к приглушенному говору…
– А я вам говорю, уважаемый герр Ланце, что молочный поросенок готовится совсем не так…
– Это были великолепные жонглеры, я вам скажу! О, господа! Как они поставили «Роман о Лисе»!
– Жонглеры? Фи, господа. Ну, что толку в этих ярмарочных фиглярах? Уж лучше бы к нам заглянул какой-нибудь бродячий театр! «Кориолан», я вам скажу, господа – зрелище сильное!