Лоцман
Шрифт:
— Что-что? — изумилась Генриетта Глебовна.
— Конечно! Там на ней мальчишка лезет в сундук, а тут этот сундук вот он, наяву. Кто удержится?
Генриетта Глебовна закусила улыбку.
— Ну, сударь мой! Так можно что угодно привязать одно к другому…
— Это не просто одно к другому. Это стереоскоп, — непонятно огрызнулся Сашка.
— Ладно, господа, ступайте спать. И благодарите судьбу, что сегодня я добрая… Только что помогла появиться на свет здоровому толстому мальчишке. Надеюсь, он в жизни будет более благоразумен и осмотрителен, чем вы…
— Поздравляю, — сказал я.
— Приятного
— С вареньем? — спросил этот нахал.
— Нет, спасибо, — решил я. — Спокойной ночи. — И глазами показал Сашке: выметайся.
Когда мы оказались у себя, Сашка скинул штаны и рубаху и заметил хладнокровно:
— Все хорошо, что хорошо кончается.
— Просто чудо как хорошо… Стыд такой.
— А зато… — Он не договорил и полез под простыню.
Да, «зато»!.. Я помнил теперь, что в тот вечер мама сердилась недолго. Сперва, конечно, отругала: «Усвистал куда-то на весь день, а потом звонит будто с того света! Вот напишу отцу…» Но скоро мы помирились и вместе хохотали, слушая, как выступают по радио артисты Тарапунька и Штепсель…
Свет с улицы по-прежнему падал на картину. У Андрюса на ноге со съехавшим чулком сидел залетевший в форточку комар. Большой, черный. Мне показалось, что Андрюс шевельнулся, беспокойно двинул ногой. Я удерживался от смешного желания встать и прогнать подлое насекомое. А Сашка не удержался! Вскочил, шуганул комара и снова бухнулся на застонавшую раскладушку.
— Игорь Петрович, а вот он, Андрюс, кем сделался, когда вырос?
— Летчиком… Хорошим летчиком, храбрым. Собирался даже лететь через Атлантику. Тогда это было сложнее, чем сейчас в космос…
— И полетел?
Не хотелось мне на сон грядущий огорчать Сашку.
— Да, — сказал я. — По-моему, да…
Глава 5. Подгорье
1. Равнина
Волокнистое небо Подгорной равнины излучало серовато-медный свет. Не поймешь — дневной или вечерний. Такой рассеянный, что предметы не отбрасывали теней.
Мы легли на траву. Она была ползучая и упругая, вроде пастушьей сумки. Из нее там и тут росли стебли со стреловидными листьями и желтыми колокольчиками. Колокольчики выглядели симпатично и пахли зубной пастой «Доброе утро». Но стебли были твердо-хрупкие, какие-то неживые, а на листьях — колючие усики. Сашка то и дело почесывался и поминал Ёшкин свет. Но вставать и менять место не хотелось.
Мы давно миновали речку, прошли с десяток верст без дороги по каменистому полю, на котором изредка темнели шапки коричневых кустов и торчали похожие на чудовищ скалы. А потом попали на это травянистое место и решили отдохнуть. Сжевали по бутерброду, хлебнули из фляжки холодного чая и теперь лежали просто так. Сашка положил руки под затылок, ноги согнул и смотрел в «потолок». Его колени торчали над колокольчиками. В здешнем, полном желтых тонов воздухе они казались золотисто-смуглыми. Я взглянул на свои руки. Они тоже были светло-коричневыми. Какой обманчивый свет! Словно сразу тебя покрыл крымский загар…
Я глянул вверх. Длинные волокна облаков тихо передвигались, хотя внизу не ощущалось ни малейшего ветерка. Облачные ткани были просвечены бледно-лимонными
— Что же это все-таки за излучение? — сказал я.
— Толком никто не знает… Может, это отраженный свет солнца, — отозвался Сашка.
— Какого солнца? Оно же… за толщей!
— Многие считают, что за толщей… А некоторые говорят, что там, наверху, все-таки небо. Особенно ребята… Бывает, что они делают воздушные шары из папиросной бумаги, надувают горячим воздухом и на нитке отпускают за облака. И вот нитка тянется, тянется иногда целый километр… А у Горы-то какая высота, если снаружи смотреть? Ну, метров триста самое большее. Куда же шар уходит?
— И куда же он, по-твоему, уходит?
— По-моему, там все-таки небо.
— А как же… каменный свод?
— Он тоже есть… И небо есть. Просто они в разных измерениях… Все это выяснить было бы очень легко. Надо только, чтобы кто-нибудь поднялся на большом шаре за облака.
— Неужели никто никогда не пытался?
— Большой шар незаметно ведь не сделаешь. А если заметят — не пустят. Подгорный горсовет запрещает полеты.
— Почему?
— Ну, говорят, что опасно. А на самом деле боятся, наверно, открытого неба. Под колпаком-то спокойнее…
— Но как-то неуютно всю жизнь без солнца, а? Я бы не смог… А ты?
— А нам и не надо всю жизнь! Завтра мы пойдем в места, где небо открытое. В такие города…
Он сказал «города» с каким-то особым значением. Словно с намеком на мои давние сны.
— Сашка… А как мы отсюда в них попадем? Ведь вокруг Подгорья стена, камень…
Он удивился:
— Вот вопрос! А как попали сюда?
2. Четвертое измерение
Действительно, как попали?
Когда подошли к речке, я увидел ту же ребристую гранитную стену и озабоченно оглянулся на проводника. Сашка был спокоен и деловит. Он не стал пижонить, как Костя, разулся, оседлал бревно и так переправился на тот берег. Пригнал плотик (который опять был на другой стороне). И я совершил плавание через подземную речку второй раз.
— А дальше? — неуверенно сказал я.
— Сейчас…
Сашка неторопливо зашнуровал кроссовки, одернул свою льняную одежонку, выпрямился, заложил руки за спину. Задрал голову… Так они с минуту стояли друг против друга — уходящий в облака гранитный массив и мой проводник Сашка Крюк — этакое растрепанное (несмотря на свою недавнюю стрижку) создание в распахнутой рубашке и сбившейся на пузе майке. Скала всей своей мощью презирала Сашку, а он покачивался на тонких и гибких, как резиновые трубки, ногах, сжимал и разжимал за спиной пальцы. И кажется, шептал что-то…
Потом он сказал негромко и быстро:
— Встаньте у меня за спиной, пожалуйста.
Я встал.
— Если закружится голова, не бойтесь, это недолго… А лучше закройте глаза на минуточку.
Но я не закрыл. Из любопытства и вообще… Что я, боязливая девица, что ли?
Сашка сложил перед лицом ладони, волнисто пошевелил ими. Затем правой ладонью описал широкую, на полный взмах, окружность и резко бросил руки вниз. Но они не повисли прямо — локти растопырились, а кисти заболтались (и опять вспомнилась кукла на ниточках). Не оборачиваясь, он протянул над плечом правую руку мне. Я взял… и увидел, что можно идти.