Лодка для Фиби. История о море, непростом выборе и сбывшейся мечте

Jonathan Gornall

HOW TO BUILD A BOAT. A Father, His Daughter and the Unsailed Sea

Copyright © Jonathan Gornall, 2018

This edition is published by arrangement with The Peters Fraser and Dunlop Group Ltd and The Van Lear Agency LLC

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации: Chayka21, Danussa, defatima, Ekaterina Kolchenko, Elegant Solution, FILINdesign, foxie, Grechko Vlada, Julia Henze, Kamieshkova, kirpmun, Kseniakrop, lazy clouds, Lena Vetka, makar, makar, MaKars, Motorspirit, onot, Roberto Sorin, RomanYa, Tithi Luadthong / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

Существует

два способа, чтобы проверить, действительно ли построенная лодка прочная. Можно спустить ее на воду и посмотреть, не затонет ли она. А можно вытащить на сушу, наполнить водой и проверить, не протекает ли она.

Вроде бы первый вариант предпочтительнее. Он опирается на вековые традиции, сопровождается обязательной бутылкой шампанского и всеобщим восторгом. Этот способ явно гораздо привлекательнее, особенно если вам нравится внимание. Но у него есть и недостатки. И самый очевидный – публичность церемонии. Любая неудача в такой ситуации грозит презрением и позором. Поэтому кораблестроитель должен быть уверен в своих навыках на все сто процентов. Спуск лодки на воду – это момент высшей, абсолютной истины.

А вот проверка вторым способом возможна в обстановке полной приватности. В случае неудачи у вас не будет свидетелей. Кроме того, у незадачливого кораблестроителя есть возможность исправить любую ошибку или ошибки, прежде чем устраивать торжественную церемонию, сделав вид, что это и есть первая проверка плавучести его лодки.

Но для смелых сердцем, решительных, дерзких, сумасбродных авантюристов, готовых на все, второго способа не существует. Их выбор очевиден – только спуск на воду! Второй способ – это недостойное, жалкое предательство вековых традиций, вызывающее только презрение. Это позорная капитуляция, на которую способны лишь робкие и слабые духом, боящиеся, как бы чего не вышло, лишенные уверенности в себе, мастерства и отваги.

Вот почему я стою перед вами, затаив дыхание и сжимая водяной шланг в руке…

Оглядываясь назад, я понимаю, что в тот момент идея построить лодку казалась совершенно потрясающей. Но не стоило ли остановиться – хотя бы на мгновение – и подумать, способен ли твой папа, книжный червь и белоручка, современный человек, не имеющий никаких инструментов, с весьма ограниченными практическими навыками и позорным списком хозяйственных катастроф, осуществить этот план?

Прошло больше двух лет и теперь вспомнить это трудно. Но я точно знаю, что в первые недели и месяцы после твоего рождения я оказался в каком-то странном незнакомом месте. Удивительно, однако меня совершенно не волновали проблемы воспитания ребенка – в моем-то возрасте! Но расхаживая по комнате после бессонной ночи с невыразимо драгоценной новой жизнью на руках, я переходил от безумной радости к мрачным размышлениям о твоем будущем и о своих сомнительных шансах принимать в нем участие – ведь во второй раз я стал отцом в пятьдесят восемь лет.

Сомнения мои были небезосновательны. В феврале 2012 го-да после пробежки я стал чувствовать легкую боль в груди. В то время я работал журналистом в Дубаи. Состояние мое так неожиданно ухудшилось, что пришлось делать операцию коронарного

шунтирования. Я никогда не курил, всегда правильно питался, алкоголь употреблял весьма умеренно, регулярно делал физические упражнения. Можно сказать, что здоровый образ жизни был моей навязчивой идеей. Занимался греблей, бегом, плаванием, триатлоном – без этого я себя просто не мыслил. Но всего этого оказалось недостаточно, чтобы разрядить бомбу с часовым механизмом, тикавшую в груди. У меня обнаружилось наследственное заболевание – гиперхолестеринемия, при которой бляшки в артериях начинают образовываться с самого раннего возраста.

Мой прадед по материнской линии, Берт, умер от тромбоза артерий в 1946 году, когда ему было всего пятьдесят лет, и это несмотря на то, что он всю жизнь резко ограничивал себя в потреблении вредных для сердца продуктов. Благодаря южноафриканскому хирургу и чудесным современным лекарствам – статинам (препараты, снижающие уровень холестерина), я уже пережил его на десять лет.

Операция шунтирования – дело серьезное, и восстановиться после нее тоже непросто. Мою грудь вскрыли от ключиц до грудины, из ног вытянули ярды вен – даже писать об этом как-то неуютно. Опыт этот, конечно, был незабываемым, но пережить операцию мне удалось – ведь сделали ее, когда я был довольно молод и крепок, в пятьдесят шесть лет. То есть все мои гребля, бег, плавание и триатлон не прошли даром. Через двенадцать недель после операции я вернулся в Англию и – поначалу очень осторожно – начал бегать вдоль берега реки в Саффолке под теплым весенним солнышком. В один из таких дней я особенно остро почувствовал, как же это приятно – быть живым.

Но по-настоящему я ощутил себя живым через два года и два месяца после операции, когда появилась ты. Твое рождение стало моим вторым шансом.

У меня есть сын от первого брака, Адам, и у него двое сыновей – это твои племянники, хотя они на семь и восемь лет старше тебя. Ты для них – тетя Фиби, а я – дедушка Джонни. Таковы современные семьи.

Тебе повезло в одном: на сей раз папочка твердо решил стать настоящим хорошим отцом, гораздо лучше, чем раньше. На матери Адама я женился незрелым юнцом, мне был всего двадцать один год. Когда в 1981 году родился Адам, я не слишком-то повзрослел – мне исполнилось двадцать шесть. Помню, как ходил по квартире с сыном на руках, точно так же, как сейчас с тобой, потому что засыпать он соглашался только так. Но больше я из того времени почти ничего не помню. Мы с женой разошлись, когда ему было около двух лет. Большую часть детства Адам провел с матерью за океаном. Со стыдом признаюсь, что для меня это стало настоящим освобождением. Видел я сына лишь изредка – пока он не приехал ко мне в Англию, когда ему исполнилось пятнадцать лет.

Теперь же, спустя тридцать шесть лет после рождения Адама, я окончательно повзрослел. Я понял это в первый же момент, когда увидел тебя: показалось немыслимым провести в разлуке хоть день, не говоря уже о месяцах и годах. И теперь при воспоминании о том, как я отвернулся от двухлетнего сына, меня переполняет чувство глубокого стыда и сожаления.

Но помимо абсолютной любви, которая целиком и полностью захлестнула меня в день, когда ты родилась, и порой совершенно неожиданно повергавшая меня в слезы, я осознал еще одно абсолютно новое ощущение – страх.

Никогда прежде я не ощущал страха перед мрачным жнецом – ни тогда, когда отчаянно старался удержать голову над водой посреди Атлантики, ни когда ложился под нож хирурга в Дубаи. Но теперь моя жизнь неожиданно и кардинально изменилась и перестала быть только моей, и страх перед ним наполнил душу – особенно когда стало ясно, что если я доживу до того времени, когда ты пойдешь в среднюю школу, мне будет семьдесят лет.

Прости, дорогая, дети порой бывают жестокими. Но у меня уже нет никаких сомнений, что ты вырастешь достаточно умной и жесткой, чтобы справиться со всем этим самостоятельно. Впрочем, если захочешь, я с радостью буду высаживать тебя за углом школы, чтобы меня не заметили твои одноклассники.