Лодка и Я (сборник)
Шрифт:
— Все прошло хорошо? — спросила Ина. — Их было слишком много. И зачем опять понадобилось брать с собой детей, ведь это торжество было в память о маме? Мы забыли про салат!..
Ада не ответила, и ее сестра продолжала:
— Стоит ли нам устраивать это всякий раз в день ее смерти? Это могут делать другие, в городе — легче. Что было не так?..
— Ничего, — ответила Ада, — кроме того, что ты переусердствовала, ты слишком много болтала о маме. Зачем ты пыталась пробудить у них чувство вины, дай им забыть… Она была совсем
Одной ночной мошке удалось залететь на веранду, и она обожглась. Ада быстро сказала:
— Дай-ка я… — и придавила насекомое кофейной чашкой.
— Погаси лампу! — воскликнула Ина.
Когда на веранде стало темно, сад с силуэтами деревьев, которые покачивались на ветру, подступил ближе.
— Но я не хочу, чтобы они забывали, — сказала Ина. — Почему я должна быть единственной, кто помнит?!
— Что тебе о них известно? — заметила Ада. — Вообще-то они встречались только на праздниках. Эта история с потолком в ванной… они чувствовали себя неловко…
— Так им и надо, так им и надо! Она была одна, Ада, она была там совсем одна…
— Да, да! Я знаю. Мама поднялась на лесенку, чтобы разрисовать потолок в ванной, поднялась сама и, как обычно, тайком. Так бывает, она ни на кого не надеется, кроме себя самой; она падает и ломает себе шею. Ей за восемьдесят! Достойный уход из жизни. А теперь ты проповедуешь, что нам следовало бы сделать бог знает что, дабы подарить ей еще десять лет жизни! Ина, тебе ведь известно, что в самой глубине души она была слишком, да — слишком…
— Вовсе нет, — возразила Ина, — вовсе нет! — Она вскочила и начала ходить взад-вперед по веранде. — Она не была деспотична!
— Но я этого не говорила.
— Но именно так ты и думала!
— Сядь! — сказала Ада. — Ради бога, сядь и успокойся. Ты никогда не могла выдавить это из себя, и пусть теперь это в виде исключения будет сказано. Помнишь; «Что она сейчас делает, чем она занимается, почему у нее так тихо, потому ли, что она плохо себя чувствует или обижена из-за того, что я сказала, или не сказала, или не сделала?» — мы все это знаем, ну и что теперь?
— Ты говоришь так жестоко, — сказала Ина. — Мама была чудесной!
— Сядь же наконец!
— Ада, знаешь, когда это случилось, у меня заболели зубы, и врач сказал: это потому, что я все время стискивала челюсть.
— Да-да, ты рассказывала. Садись! Я не в силах больше с тобой говорить, да и ты тоже. Только не начинай плакать. Я принесу свечи.
Ада вернулась с двумя горящими свечами и, поставив их на стол, сказала очень дружелюбно:
— Ина, мог бы кто-нибудь умереть вот так, никого не обременяя и не по чьей-либо вине? Ей было весело, понимаешь, весело! И не старь сама себя. Она была в том самом возрасте, когда человек становится упрямым, и что мы с тобой могли поделать?
Ина заплакала.
— Да, да, именно так, — сказала ее сестра. — Чего ты хочешь? Быть может, это тебе следовало разрисовать потолок? Он по-прежнему в пятнах и не доделан, и я могу представить себе, как ты закрываешь глаза, когда входишь в ванную и чистишь зубы. Неужто ты испытываешь чувство вины и тебя мучает совесть?! Есть ли у тебя на это право?
— Нынче проповедуешь ты, — вскричала Ина, — ты, которая знает все лучше, чем все другие люди на свете, точь-в-точь как мама! Нельзя даже погоревать в мире и покое!
— Ладно! Горюй! У тебя ведь монополия на это. Вот тебе носовой платок. Ина! Подумай. Это так просто: мама должна была все делать сама, она вечно успевала раньше других и ни на кого не полагалась. Все так и было.
— Разумеется, полагалась, — ответила Ина.
— О чем ты?
— Она полагалась на то, что мы оставим ее в мире и покое.
— Это было прекрасно, — сказала Ада. — Замечательно! А мы и предоставили ей быть в мире и покое! Это лучшее, что ты сказала за долгое время.
— Ты в самом деле так думаешь?
— Да, я так думаю. Ина, дорогая, нельзя ли нам пойти и лечь спать?
— Иди одна, я еще останусь ненадолго.
— А ты не забудешь погасить свечи?
— Весело! — заметила Ина. — Это я опять узнаю. Да-да! Погашу когда погашу, потом, позднее.
В ту ночь на вилле двух сестер-старушек случилось нечто странное. Одна из них влезла на лестницу, чтобы разрисовать потолок в ванной, рухнула вниз и сломала руку, а также несколько ребер. Две свечи так и горели на полке в ванной. Но самое примечательное было то, что бедная женщина была в прекрасном настроении после такого несчастья, попросту возбуждена. Должно быть, она испытала шок.
Заросли белых кувшинок
Они сняли этот летний домик большей частью из-за того, что он располагался рядом с зарослями белых кувшинок, и говорили, что их отпуск совпал как раз с порой цветения кувшинок. Ко всему прочему, если самим оплатить дрова, можно было пользоваться маленькой банькой. Вокруг домика плотной темно-зеленой стеной, отгородясь от всего мира, стояли ели. Никто бы не поверил, что автобусная трасса проходит здесь совсем близко, всего лишь на расстоянии брошенного камня. То было первое лето, которое они проводили вместе.
Кати никогда не встречалась с мамой Бертиля, только видела ее фотографии, которые он сам снимал, и восхищалась ее благородным профилем и седыми волосами. Он уверял, что мама ничего не имеет против их свободных отношений.
«Кати, — говорил он, — мой котенок, она очень современна и даже выглядит моложе своих лет! Ты сама увидишь!»
За неделю до того, как им переехать, мама Бертиля почувствовала себя немного утомленной; она ощупью бродила по квартире, словно не зная, где она и что-то искала… А когда он хотел помочь, она только присаживалась и смотрела на него, и улыбалась, и говорила: