Логово чужих
Шрифт:
– Неужели ему кто-то верил? – засомневался Сергей. – Это же полное мракобесие. Нагнать страху хотел или как?
– Еще как верили! Гаитянцы ведь просто одержимы дикими суевериями. Поэтому «колдовство» президента воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Жители испытывали и страх, и уважение, – пояснил Хосе.
– И чем этот гребаный кудесник занимался? Засуху у богов вымаливал? Или удачную охоту? – с ухмылкой спросил Полундра.
– Оно, конечно, смешно, – говорил Герника, – но лишь до поры до времени. Этот кудесник в начале 60-х годов рассорился с США и истыкал иголками восковую
– Чертовщина, – сквозь зубы процедил Павлов. – Но с тех пор многое должно было измениться.
– Да ничего практически не изменилось. Папа Док умер. Его сынок попытался продолжить дело. Не получилось. Пришлось драпать. Тонтон-макуты ушли в подполье, но продолжают действовать до настоящего времени. Сегодня это фактически бандформирование. Стабильности в стране по-прежнему никакой. Коррупция ужасающая. Нищета полнейшая. Суеверия цветут буйным цветом.
– И роскошные виллы утопают в зелени живописных островов...
– Эти острова, безусловно, гаитянские. Однако в собственности они находятся у самых разных дельцов мира, которые вовремя воспользовались новыми здешними законами. Точной статистики у меня нет, но говорят, что преимущественно здесь обосновываются нувориши из Восточной Европы. Такие вот, как наша загадочная барышня с виллы «Мирабелла».
Полундра задумчиво покивал головой и сказал напарнику:
– Ладно, Герника, бог с ним, с Гаити. Мы же сюда, в конце концов, не революцию совершать приехали. У нас тут другие задачи. Что там с бухтой?
Аливарос с пониманием улыбнулся.
– Глубина бухты, – принялся объяснять он, – небольшая, где-то до 30 метров. Видимость воды прекрасная, до 10 – 12 метров. Я установил сонары, просканировал все, что только возможно – никаких подводных сетей, видеокамер и ловушек тут нет. Это очень странно, если учесть высоченные заборы, видеомониторинг и все остальное на самом острове.
– Хочешь сказать, что под водой должна быть какая-то подляна? – уточнил Сергей.
– Я даже и не сомневаюсь в этом. Слишком уж просто все получается: погружайся и плыви... – ответил Хосе.
Полундра заглянул в лоцию.
– Течения, донный рельеф... – бормотал он. – Действительно, странно. Никаких контрмер против несанкционированного проникновения со стороны моря не наблюдается. Что они там себе придумали?
– Трудно предполагать. За время службы много чего повидал, но в этом случае никакие аналогии не срабатывают. Может быть, стоит отправиться в Порт-о-Пренс и заглянуть в Интернет – вдруг что-нибудь найдется...
– Ой, это все долгая песня, – запротестовал Павлов. – А времени, сам знаешь, с гулькин хрен. Поплыву я туда осторожненько. Вряд ли там меня подводный флот барона Субботы ожидает. Может, хозяева виллы вообще забыли про обеспечение безопасности этой бухточки.
Не раздумывая, Полундра облачился в гидрокостюм и акваланг. Аливарос вышел из хибары вместе с ним и пожелал удачи.
Сергей Павлов погрузился в воду и сразу же отправился в направлении бухты. Плыть было одно удовольствие. Среди медуз и косяков мелких рыб Полундра чувствовал себя в родной стихии. Для такого тренированного боевого пловца, как он, проплыть под водой километр никогда не представляло трудности. Море радовало теплотой. Вода, как и обещала лоция, была прозрачной.
Старлей уверенно приближался к точке назначения. Он подплыл к бухте и осмотрелся по сторонам. Все больше возрастала убежденность, что недавние опасения были полностью беспочвенны. До цели оставался всего один маленький рывок. Полундра уже представлял, как выберется на южный берег островка и украдкой отправится к вилле. Однако внезапно острая боль пронзила левое плечо Сергея. В глазах его мгновенно помутнело, а мысли безнадежно спутались. Теряя сознание, боевой пловец ушел ко дну.
9
Полная кровавая луна дьявольски ухмылялась на сером вечернем небе. Купол неба постепенно озарялся вспыхнувшими мириадами звезд. Своим тусклым мерцанием они напоминали далекие огненные стрелы, застывшие в полете к неизведанной цели. Черные, как смоль, птицы оглушительно хлопали крыльями, кружась над кладбищенским полумраком. Их неуемный встревоженный крик гулким эхом разносился по окрестности. Жители ближайших к кладбищу домов, едва заслышав птиц, стремились скрыться и не показываться на улице. Они слишком хорошо знали злой норов тех, кто позволял себе хозяйничать на кладбище после заката солнца. Ночной встречи с тонтон-макутами мог желать либо полностью умалишенный человек, либо отчаянный смельчак.
Слепящий свет факелов и фонарей делал более отчетливыми размытые в сумерках силуэты каменных склепов и надмогильных знаков. В тот момент кладбище на окраине Порт-о-Пренса никак не казалось чьей-то последней тихой гаванью. Невольному свидетелю, не сведущему в гаитянской магической практике, погост мог показаться кинематографической декорацией или частью аттракциона ужасов. Вот только вряд ли кто-нибудь из посторонних согласился бы остаться здесь на долгое время. Уж больно леденящее кровь зрелище развертывалось среди поруганного покоя могил.
Крупные чернокожие мужчины в темных очках стояли у разрытой могилы, образовывая тем самым большой полукруг. В их лицах отчетливо наблюдалось предвкушение чего-то сверхъестественного. С немалым вдохновением они ритмично похлопывали в ладоши, сложенные лодочкой. Издаваемый при этом звук очень сильно походил на удары в бубны или ритуальные барабаны. Немолодой колдун, облаченный в фиолетовые церемониальные одежды, резво отплясывал в такт хлопков. Плавность движений, полностью отрешенное лицо танцующего, шапочка с черепом на голове и огромный нож-мачете в руке порождали жутковатое впечатление.
В танце унган то приближался к разрытой могиле, то стремительно отстранялся от нее. Так он делал несколько раз. Каждое новое отступление от могилы сопровождалось разными движениями: колдун изображал зверей, птиц, насекомых. Размахивание ножом в воздухе имело определенную закономерность. Танцующий будто бы пытался всевозможными способами разрезать некую невидимую глазом оболочку. От всего этого действа веяло невероятным потусторонним холодом. Многих тонтон-макутов до костей пробирала дрожь, порождаемая близостью мистического экстаза.