Шрифт:
Кэтрин Джордж
Логово дракона
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В переполненном аукционном зале стояла такая духота, что Наоми не терпелось поскорее уйти, поскольку лоты, которые ее интересовали, закончились. Еще надо было забрать столовый сервиз из девяноста предметов, минтонский десертный сервиз и пару ваз «Чемберлен Вустер». И все эти замечательные вещи ей удалось купить по ценам, которые явно порадуют ее начальника. Для этого и существовал Кардифф, где практически за бесценок всегда можно купить суонсийский и нант-гарвский фарфор и лондонские покупатели редко составляют конкуренцию своим уэльским коллегам. Когда цена
К нынешнему моменту у Наоми выработался настоящий профессиональный автоматизм, с которым она рассматривала каждый предмет, решая, стоит за него торговаться или нет. Как всегда, она постаралась выглядеть как можно незаметнее. Увидев ее в джинсах и джемпере, трудно было даже представить, какими большими суммами она распоряжается. Но теперь ее участие в торгах окончено, и то, за что она боролась, у нее в руках. Аукционист, бросив аудитории вежливую улыбку, огласил список небольших отдельных предметов, начинавшийся с двух танцующих фигурок для каминной полки. Наоми еще раз тревожно оглядела переполненный зал, но лица, которое она искала, нигде не было видно. Если бы он был здесь, она бы его узнала. Только однажды она видела Брана Ллевеллина, и этой встречи оказалось достаточно, чтобы навсегда запечатлеть в памяти его образ.
Месяц назад ее послали на такой же аукцион сюда же в Кардифф. К ее огромному огорчению, ничего из того, что хотел ее начальник, купить не удалось. А ко всему еще машина решительно не желала заводиться, чтобы ехать назад в Лондон. Наоми разыскала гараж, где пообещали починить машину к завтрашнему дню, позвонила Руперту Синклеру и объяснила ситуацию, а затем, по его же совету, сняла номер в «Парк-отеле», расположенном в двух шагах от Нового театра. Когда девушка узнала, что вечером Уэльская Национальная Опера дает «Богему», все злоключения дня были забыты. Табличка «Все билеты проданы» не остановила Наоми, и она ринулась на поиски лишнего билетика. И ей повезло. К величайшей ее радости, ей досталось место на балконе. Она шла в театр и поднималась по светлой позолоченной лестнице из фойе на балкон счастливая как ребенок, которого неожиданно приласкали. Довольная, что впервые за долгое время надела костюм, Наоми пробиралась сквозь толпу, чтобы усесться наконец на свое превосходное место во втором ряду балкона. Пока оркестр настраивался, она изучала программку, из которой с удивлением узнала, что попала на премьеру постановки молодого многообещающего режиссера, а декорации были созданы знаменитым уэльским художником Браном Ллевеллином.
Радостное чувство охватило Наоми, когда под восторженные аплодисменты поднялся занавес и показалась знаменитая мансарда. В оформлении сцены явно чувствовался индивидуальный стиль художника, даже в том, что на сцене Марселло (баритон) писал хорошенькую полуобнаженную натурщицу, не имеющую в опере собственной партии. Все огорчения дня исчезли как дым. Наоми растворилась в музыке, а когда потрясающий дуэт Мими и Рудольфе ознаменовал конец первого акта, и девушка в мечтательном настроении направилась в буфет, в ее голове все еще звучала эта мелодия. Напитки для тех, кто заказал заранее, уже были выставлены на стойке бара, но Наоми захотелось кофе, и ей пришлось присоединиться к огромной очереди. Там-то все и произошло. Когда она, получив, наконец, чашку кофе, повернулась, на нее налетел высокий брюнет в смокинге и едва не сбил с ног.
Каким-то чудом Наоми удалось сохранить равновесие и даже не уронить чашку. Мужчина ухватил ее за локти. На его красивом лице отразился ужас. Он многословно извинялся глубоким, музыкальным голосом, предлагал купить новую порцию кофе или чего-нибудь выпить в качестве компенсации, но красная от смущения Наоми на все его слова отвечала лишь нервным мотанием головы и поспешила ретироваться, ошарашенная
Наоми очнулась от своих мыслей, когда аукционист дошел уже до середины списка отдельных предметов. Сердце ее забилось, когда он объявил очередной лот — чудесную цветную лидсо-вскую супницу.
— Изящная вещица для самых тонких ценителей, — сказал аукционист зазывающе и пустился превозносить богатство и чистоту коричневого цвета в этом сосуде ручной работы конца XVIII века, с двумя кручеными ручками в виде цветов и листьев исключительного изящества.
Наоми нетерпеливо завертелась в кресле, крутя головой во все стороны, но нигде в зале и признака не было той несравненной, легендарной личности, которая, по глубочайшему убеждению ее сестры, обязательно должна была здесь присутствовать. Но если только Бран Ллевеллин не замаскировался под стойку для зонтов, его здесь нет. Страстно благодарная ему за это, Наоми расслабилась и сконцентрировалась на торгах, где разгорелась настоящая битва, достигшая кульминации, когда покупатель по телефону предложил за супницу астрономическую сумму.
Поскольку больше не оставалось предметов, способных привлечь внимание знаменитого художника, у Наоми тяжелейший груз свалился с плеч. Просьба сестры постараться втереться в доверие к этому мужчине висела над бедной девушкой как дамоклов меч.
Покончив с формальностями, Наоми приступила к титаническому труду, которому, казалось, конца не будет. Каждую купленную вещь пришлось отдельно упаковывать. Один из портье проникся жалостью к маленькой труженице и предложил помочь снести коробки вниз. Наоми от всей души поблагодарила его, и через пару минут ей удалось втянуть его в разговор о лидсовской супнице.
— А я-то надеялась отхватить эту вещицу, — соврала она, укладывая вустерскую вазу в специальную упаковку. — Теперь, пожалуй, уплывет за границу.
Портье помотал головой и ближе наклонился к Наоми.
— А вот и нет. Совершенно точно известно, что она останется в Уэльсе, ее купил знаменитый художник Бран Ллевеллин.
Наоми выпрямилась.
— Неужели?
Портье важно кивнул.
— Ллевеллин — известный коллекционер. Кстати, — добавил он, — если вы оставили машину на общей стоянке, бегите скорей и попробуйте подъехать как можно ближе к зданию. А я пока спущу ваши коробки. Слишком уж тяжелая ноша для такой малышки, как вы.
Наоми с невероятной живостью проделала все, что он сказал, и умудрилась подогнать машину к самой двери. Когда ее благожелательный помощник уложил все коробки в багажник, Наоми с благодарностью улыбнулась ему.
— Как вы любезны. Большое спасибо. Кстати, — как бы между прочим добавила она, — я ужасно разочарована, что Бран Ллевеллин не осчастливил аукцион своим появлением. А я-то хотела попросить у него автограф.
Портье кивнул.
— Да, обычно он присутствует сам, но на прошлой неделе, когда он карабкался по горам, с ним произошел несчастный случай. Я знаком с одним парнем, который доставляет ему домой краски. Это как раз вблизи Ллантони… — Портье вдруг осекся и с треском захлопнул багажник. Не надо было рассказывать об этом. Вы никому не скажете?
Наоми вздрогнула.
— Не обмолвлюсь ни словечком, — заверила она его, села в машину и, опустив стекло, добавила: — Поскольку он художник, я надеюсь, что у бедняги не пострадали руки.
— Само собой! — Мужчина быстро ретировался, так как на пороге здания появился его коллега. — Ну, счастливого пути!
Наоми никогда не была особой лихачкой, и сейчас ей приходилось напрячь все силы, чтобы сконцентрироваться на том, что она делает, выезжая из Кардиффа к М4. Она заставляла себя не думать о Бране Ллевеллине, пока не попала на более спокойную трассу, ведущую к мосту Северн-бридж и Лондону.