Логово льва
Шрифт:
— А как же, Мария, вы здесь оказались? Нет, если я что-то не то спросил, то не отвечайте! Просто вот — любопытно стало, не сдержался.
Женщина только грустно улыбнулась.
— Да нет, ничего, меня все про это спрашивают, уже привыкла. Мой отец ещё в Санкт-Петербурге ямщиком ломовым работал, спирт перевозил от порта до водочного завода. Спирт тогда на баржах доставляли, а потом его дальше уже развозили — на подводах со специальными большими бочками. А жили мы в Мурино, это деревня такая севернее города. Хорошо жили, зажиточно, — так мне мать рассказывала, сама-то я этого не помню, совсем маленькой была. Как я родилась, так отца и забрали в армию, война тогда шла с Японией. Где-то
— В придорожные? — не понял Ник.
— Ну да, — коротко кивнула Мария, обхватив ладонями кружку с чаем. — В придорожные проститутки. Обычное дело, тогда так многие поступали. Потом война с немцами началась, за ней — одна революция, потом — другая. Мать заболела, совсем есть стало нечего. Как пятнадцать лет мне исполнилось, так я тоже в придорожные пошла. Обычное дело.
Потом познакомилась с Юхой. Он тогда с родителями в Рауту жил, теперь это Сосново — по-новому. А ещё у них небольшая ферма была — немного севернее Матоксы. Юха с этой фермы в Петроград, а потом уже и в Ленинград сметану возил, масло, творог. Граница? Да он же всё это для Смольного возил. У начальников работа очень нервная, им надо питаться хорошо. Юха говорил, что те его продукты сам товарищ Киров кушал, а после того, как его убили, то товарищ Жданов. Понравилась я ему, стали встречаться, он стал мне денег давать. Я и забыла про остальных клиентов, или — почти забыла. Дочка у нас родилась, недавно десять лет исполнилось, вон за тем пологом спит. А Юха, пока для Смольного эти продукты возил, так сам коммунистом стал. Финны — они очень доверчивые. А по весне тридцать девятого года Юха приезжает и говорит, что, мол, осенью война начнётся между СССР и Финляндией, уходить надо. Предложил за него замуж выйти и сюда переселиться, ему, мол, НКВД и денег выделило на покупку этой фермы. Я и согласилась. А чего кочевряжиться? От добра добра не ищут. Собралась, дочку с собой прихватила, да к Юхе в Рауту и приехала. Пограничники эти — одно название. Пришлось, правда, услуги им обычные оказать, ничего не поделаешь. Да чего там, не убудет от меня. Юха меня с родителями познакомил, я их веру приняла, обвенчали, всё честь по чести. Потом вот сюда переехали.
— А его родители как отнеслись к вам? — не сдержался Ник от следующего вопроса. — Или они не знали…
— Знали, конечно. Только финны к этому нормально относятся, в смысле — брать жён из русских проституток. Во-первых, мы всё-всё умеем, что мужчине надо. Во-вторых, много плохого видали в жизни, поэтому и хорошее ценим всегда. В-третьих, тут жизнь на хуторах проходит, всегда на глазах у мужа, да и изменять-то ему тут не с кем, безлюдно вокруг. А когда праздник какой и все где-нибудь вместе собираются, то опять-таки всё на виду, ничего не утаишь. Вот так и живём: он меня за красоту любит, я его — за доброту…
Через час вернулся улыбчивый Юха, объявил, что всё уже готово и через два часа можно отплывать, по этому поводу предложил ещё перекусить.
В это время за цветастым пологом послышалось какое-то шевеление. Сперва в щели между двумя ситцевыми полотнищами показался озорной карий глаз, через минуту в комнату выскочила невысокая девчушка в длинной ночной рубашке со смешно торчащими в стороны двумя рыжими хвостиками.
— Анна-Мария, — девчушка присела перед Ником в некоем подобии книксена и негромко добавила несколько коротких фраз на финском языке.
Уяснив, что перед ней находится русский, милое создание тут же выпрямилось, откашлялось и выдало пятиминутный поток отборных матерных ругательств…
От неожиданности Ник опрокинул на скатерть вазочку с черносмородиновым вареньем и принялся неловко извиняться. Мария и Юха всё происходящее встретили искренним громким смехом, словно стали свидетелями коронного номера знаменитого юмориста.
— Извините её, ради бога! — сквозь слёзы попросила Мария. — Это она ещё из России вывезла. Сейчас она в основном по-фински говорит и ведёт себя вполне прилично. Но стоит ей русского увидеть, тут же материться начинает. В чём тут дело? Вы уж не сердитесь, она это не со зла…
Оказалось, что берег залива совсем рядом, и трёхсот метров не будет.
Подошли к приземистому одномачтовому баркасу, совместными усилиями столкнули его в воду, расселись: Юха сел у руля, Мария и Ник — на вёсла.
— Снимите унты и наденьте резиновые сапоги, они под теми досками лежат, — посоветовала Мария. — Около шведского берега ещё лёд стоит, старый уже, с проталинами, унты в минуту промокнут. Вам, кстати, приходилось когда-нибудь ходить по тонкому льду, уже по последнему? Доски с собой везём — как раз для этого дела.
— Приходилось, — скупо улыбнулся Ник.
Баркас отчалил от берега, минут через пять Юха поставил крохотный прямоугольный парус, ловя слабые порывы попутного ветра.
Ник усердно грёб, ощущая рядом жаркое бедро Марии, и вспоминал особенности хождения по тонкому льду…
Все знали, что в Глубоком озере рыбы нет.
Вернее, когда-то, ещё до войны, это озеро считалось очень даже рыбным. Тогда весь Карельский перешеек принадлежал финнам.
В 1944 году, вслед за доблестными войсками, на берега Глубокого прибыли первые переселенцы из Кировской области. Голодные и злые: вместо хлеба власти им презентовали два ящика противотанковых гранат. Пришлось озеру познакомиться с взрывчаткой. Одна граната всю деревню кормила целую неделю.
Потом, уже в пятидесятые годы, вдоль озера строили шоссе общесоюзного значения. У дорожных строителей взрывчатки тоже было в достатке. Не преминули доблестные дорожники ситуацию усугубить, постарались на совесть. Да и мужички из окрестных садоводств на свидание к озеру частенько заглядывали, сетки-путанки с собой прихватив — для полноты ощущений от встречи с дикой природой.
Короче говоря, в 2005 году в Глубоком озере водились только ерши и мелкие ратаны.
Каждую весну на озере происходило маленькое чудо: по последнему льду неожиданно начинали ловиться вполне приличные подлещики, крупная плотва, щурята.
Но только по самому последнему льду, когда уже и выходить на него было небезопасно. Всего два-три дня длился активный клёв, после этого рыба опять куда-то исчезала — на целый год. Вот такая загадка природы, блин весенний!
Джип остановился, не доехав до озера метров десять.
Ник выбрался из машины, не торопясь, прошёлся вдоль берега.
Весенний воздух, нестерпимо пахнущий родниковой водой, нежно щекотал ноздри. Бездонное голубое небо висело над головой. Над озером поднималось влажное марево, лёд, почерневший местами, уже подняло наверх, между берегом и ледовым панцирем по всему периметру озера образовалась двухметровая полоса чистой воды.
«То, что надо, — подумал Ник. — Кажется, успел. Ещё одна ночь, и всё, лёд начнёт рассыпаться на глазах».
— Не передумали, шеф? — поинтересовался широкоплечий шофёр-телохранитель Витька, наполняя водкой гранёный стакан, стоящий на капоте автомобиля.
— Где покупал? — строго спросил Ник, недоверчиво косясь на водочную бутылку.
— Как вы и просили, в ларьке. Не сомневайтесь, настоящая «палёнка»!
Ник резко выдохнул, вздрагивая от отвращения, медленно, глоток за глотком, затолкал в свой организм противную жидкость, занюхал рукавом старенького ватника.