Логово
Шрифт:
В панике, с трясущимися руками-ногами, уже не заботясь о сморщившемся члене, учитель сделал отчаянную попытку удрать от дурака полицейского, и ему удалось, наверное, благодаря вечной настороженности вскочить на ноги раньше своего врага. И тут он закричал, увидав, как обе женщины устремились к нему, причем у уродины в руках была увесистая палка, которой она, судя по ее решительному лицу, собиралась воспользоваться.
Но ему удалось увернуться и от удара, хотя она все же задела его прежде, чем он скрылся за деревьями, и он опять закричал, но не от боли, а от незнакомого ощущения, когда палка коснулась его голой спины. Однако это прибавило ему прыти, и через мгновение его уже не было видно, хотя треск сучьев слышался еще долго.
Моллисон знал, что полицейский побежит за ним, и жалость к себе затуманила его взгляд. А что,
И он зацепился ногой за невидимый корень, который, несомненно, был на стороне правосудия. Моллисон упал на колени и так остался стоять, сложив руки, словно для молитвы, и сквозь удары своего сердца стараясь уловить шаги преследователя. О, пожалуйста. Господи, останови их. Я сделаю все, что ты потребуешь. Я исправлюсь. То, что он лет с десяти не был в церкви и ни разу не молился, казалось, не беспокоило его, и он даже не счел нужным упомянуть об этом в данный момент. Ведь Бог любит кающихся грешников. Однако треск веток где-то сзади сказал ему, что не так уж он возлюблен Богом.
Тогда он снова вскочил на ноги и, размазывая по лицу слезы, ринулся вперед, забыв о стыде, неправедном гонении и даже о страхе и помня только о спасении. Он хорошо ориентировался в лесу и бежал прямо к своей машине. Никакой хренов сыщик, протирающий целый день штаны в машине, не угонится за ним! Уж точно не угонится! Он бежал, все еще не избавившись от страха и в то же время уверенный в своей победе. Однако когда он еще раз оглянулся, чтобы убедиться в своей правоте, то чуть не упал, увидев невдалеке синюю униформу. Запаниковав, он сбился с ритма и потерял в скорости. Но даже в таком смятении чувств он обрадовался как знаку свыше желтовато-коричневому «капри», молкнувшему впереди. «Капри»! Та самая машина, которую он уже видел раньше возле дороги и недалеко от его собственной! Вот он, шанс! Только бы...
Все мысли разом вылетели у него из головы, когда он свалился в яму, ободрав руки и лицо колючей ежевикой. Господи, конец! Вот он и попался! Брайан Моллисон спрятал лицо в ладони и тихо зарыдал. Однако полицейский пробежал мимо. Учитель слышал, как прогрохотали его ботинки, как просвистели тонкие ветки, и он тихо выругался вслед незадачливому преследователю. По мере того как полицейский удалялся, возвращалась тишина. Невероятно! Он его потерял.
Моллисон догадался, что полицейский вряд ли видел его за деревьями, но не понял, почему тот не услышал шума от падения, — наверно, потому, что сам очень шумел. А яму он не разглядел из-за густых зарослей. Здесь совсем неплохо прятаться, а для любовников просто идеальное место. Ну, конечно, кто-то уже использовал ее для своих тайных целей. Разорванное старое одеяло, скомканное и полузасыпанное листьями, валялось всего в трех футах от его носа. И, если он не ошибается, женская туфля...
У него глаза полезли на лоб от количества вещей, разбросанных в траве. Тут была разодранная в клочья одежда, ботинок — на сей раз мужской, женские колготки свисали с ветки. Золотые часы. Зачем кому-то оставлять тут золотые?.. Как он ни был испуган, сейчас в мозгах у него прояснилось и весь ужас того, что здесь случилось, постепенно дошел до него.
Все вокруг было в красных пятнах: разорванная одежда, одеяло, туфли, земля, даже трава потеряла природную окраску. Теперь ему стало ясно, что белые блестящие камешки вовсе не камешки, а кости, и кусочки чего-то мягкого, налипшего на них — человеческое мясо. Только он никак не мог сообразить, почему кости не такие, как должны быть. До него не доходило, что их разгрызли очень острыми зубами. Он открыл было рот, чтобы закричать, но отчасти из-за страха, отчасти из-за желания спастись не закричал. Вместо этого он опять разрыдался, а когда немного пришел в себя и открыл лицо, то еще раз огляделся. У него возник вопрос, на который он стал мучительно искать ответ. Он решил собрать разбросанные повсюду кости, сложить их как надо и похоронить, но вскоре отказался от этой затеи. Тогда он сел и задумался о том, куда могли деться головы.
Кен Вуллард устало тащился к дому, то и дело проваливаясь по щиколотку в развороченную землю.
Нелли хотела, чтобы он сообщил, вечно она паникует, дура. Всю жизнь прожила тут, родилась, выросла, никого не боялась до лондонского Нашествия. Так-то вот. Очень она тогда испугалась. До сих пор мышей боится. Хорошо, что они в дом не пошли, а то стали бы ее расспрашивать. Она бы им все выложила. Вздуть бы ее хорошенько. Тогда узнала бы, как болтать. Вот вздул ее — когда же это было? — лет семь назад. А не спал он с ней все десять. Земля высасывает все соки.
Им он сказал: нет, мистеры, ничего тут нет. Да и на самом деле нет ничего особенного. Вот если он заметит что-то необычное, тогда, конечно, сообщит. Это же в его интересах, разве не так? Довольны они были, когда уходили, а он сидел на тракторе и не отрываясь глядел им в спины.
Ладно, сегодня он положит еще яду, и побольше. Сделает все что нужно, только им его не запугать. Что они знают о фермерских делах? Он сам о себе позаботится. А теперь пора позаботиться о желудке. Есть хочется, как никогда.
Ступив на твердую землю, он постучал ногами, чтобы сбить прилипшую к ботинкам глину. Нелли он ничего не скажет о визитерах, а то она опять заведет свою волынку. Тяжело шагая по двору, он все бурчал себе под нос, что с фермерством надо было кончать лет двадцать назад, когда еще не ушла молодость. Оба его сына, жалкие трусы, сбежали еще сосунками. Теперь они на торговом флоте. А могли бы остаться тут и помочь ему. Вот тебе и образование. Он помедлил немного перед дверью старого, с осыпающейся штукатуркой двухэтажного дома. Поднял ногу, держась рукой за дверную раму, и, ворча, скинул ботинок.
Но пока он стоял, балансируя на одной ноге, ему вдруг пришло в голову, что во дворе как-то необычно тихо. Не то чтобы здесь обязательно должен был быть шум, но какое-то движение все-таки должно было быть. А тут ничего. Даже птицы не поют. Разве...
Он опять повернулся к двери и уставился на нее. Разве вот... едва слышное царапанье внутри.
Ничего не понимая, он приложил ухо к двери и прислушался. Опять до него донеслось царапанье, словно кошка пробежала по деревянному полу за бумажным шариком. Однако так громко ни одна кошка не бегает. Вуллард выпрямил спину и выругался, удивленный собственным странным поведением. Стоит тут и подслушивает, как старуха! Это все визитеры, они его взбаламутили своими дурацкими вопросами о чертовых крысах. Он схватился за ручку двери и, не раздумывая больше, широко распахнул ее в узкую прихожую.
— Господи Боже мой... — проговорил он еле слышно.
Вся его ярость куда-то испарилась, когда он увидел то, что увидел. Столпотворение черных зверей, которые копошились на полу, карабкались друг через друга, входили и выходили в открытые двери, лезли на стены, словно стараясь вырваться из массы сородичей, взбегали по лестнице и рвали в клочья что-то окровавленное, что лежало там. Нелли сверху смотрела прямо в глаза своему мужу, но смотрела уже мертвым взглядом. Рукой она все еще держалась за перила, отчего не соскользнула вниз, а так и лежала на ступенях на спине, словно поскользнулась, когда убегала, но успела повернуться и ухватиться за перила, а потом уже крысы потащили ее вниз, кусая за ноги, бегая по ее телу, погружая зубы в ее груди.