Лоханка
Шрифт:
Пока бойцы инструктируют военачальников и конструкторов бронетанковой техники в части обращения с «обозным стрелялом», я произвожу несколько выстрелов. И одиночных, поскольку палец на спусковом крючке успевает «отсечь» продолжение очереди, и пяток очередей выпускаю по мишеням. А хорошо. Не водит, и отдача милостивая. Для полноты ощущений требую гранату — а тоже ничего. Не сорокамиллиметровка, конечно, но бахает громко. Зато выстрел ею звучит невыразительно — хлопок.
Извлекаю рожок, патрон из ствола и приступаю к разборке — интересно ведь, как его чистить. Да вполне себе удобно. Детали достаточно крупные. А за моей спиной открылась натуральная пальба, и голос Кобыланды в коротком промежутке между очередями звучит гордо:
— Замучаетесь вы, Климент Ефремович,
Пока высшие командиры наслаждаются новым оружием, продолжаю разглядывать «Кобыландыевцев». Во всю спину жилета — накладной карман, в котором лежит что-то мягкое.
— Плащ- накидка, — отвечает на мой вопрос боец.
— А-а… — угасаю я. Это для меня не диковинка — видывал я их.
— Покажи — требует Ворошилов, отчаявшийся добиться заклинивания автомата.
Парень быстренько вытаскивает из кармана на спине кусок ткани и просовывает голову в дырку посреди него. А поверх буденовки натягивает капюшон жилета:
— Чтобы казённое имущество не мокло в случае дождя, — ухмыляюсь я при виде скорости с которой всё это проделано. Не понял, как он столь быстро вытащил плащ-палатку из-за спины. Неудобно же руку назад заворачивать!
— Мазила, — неожиданно слышу я знакомый голос. Вроде другому адресовано определение, а только Жуков мне ни капельки не нравится. Может, с моего времени впечатление осталось — уж больно нехорошо о нем отзывались в некоторых книжках. А я вот своими глазами вижу, что резок он, но энергичен и упорен. Наверно — это разные стороны одного свойства — решительности. Как без неё на войне? Зато глупым его никто не называл, ни те, кому он нравился, ни те, кто на него злобствовал. Получается — умный и решительный. Если от командира в годину испытаний кому-то требуется что-то ещё, так пусть сам попробует, потому что эти два качества обычно в человеке конфликтуют — трудно им ужиться в одном сознании. Ум больше располагает к осторожности. Мне кажется.
Глава 10
Меня понесло
Не скажу, чтобы дома меня ждала такая уж большая куча дел. Сараи мы под стодвадцатимиллиметровый миномёт переделали быстро и даже отправили их под Ленинград в октябре — я торопился, потому что помнил — война будет «зимняя». Точную же дату её начала мне никто не сообщал.
Все эти шестиметровые вездеходы мы обшили изнутри берёзовыми досками — дюймовкой — хоть немного добавилось теплоизоляции — всяко не в жестяной будке на морозе, да и повышается шанс, что стенка задержит пулю. Обычай, «отделывать» деревом кабину у нас давний, ещё с грузинских событий. А в Петропавловке столярное дело традиционно в ходу, потому что места тут безлесные, но баржи, на которых транспортируют вверх по Волге соль, возвращаются обратно. Вот на них-то частенько и привозят бревна, которые идут или на дрова, или на постройки или на доски их распускают — делай, что хочешь. Есть даже артель, для которой я по-соседски сделал кое-какие приспособления, чтобы и паз выбрать, как у вагонки нашего времени, и фрезерные станочки и электролобзики — да тьму разного инструмента, с которым в своё время имел дело. Директор завода организовал в инструментальном цехе производственный участок — делает помаленьку товары народного потребления. Время ныне строгое, если по основной продукции плана не выполнил — партбилет на стол… если не чего похуже. Вот он и крутится, используя редкостную для нынешнего времени продукцию для обмена на нужные заводу комплектующие, материалы и оборудование.
Оборотные, так сказать, средства, натурального свойства. Хе-хе.
В общем, дюймовочку берёзовую мы изнутри нашили, хотя на массе это сказалось отрицательно. То есть положительно, потому что потяжелела машина, но сам этот факт, как всегда, вызвал в душе моей горечь.
А потом, когда новый вариант транспортёра встал на производство, мысли обратились в сторону боевых гусеничных машин. Очень уж тепло отзывались Кобыландыевцы о самоходном орудии. Том, с длинным стволом на пятиметровом шасси. Удобная оказалась в бою вещь, идущая, как мне растолковали, в рядах пехоты. Особенно — в наступлении. Бойцы и за бронёй могут укрыться, и цель для пушкарей разведать, да подсказать, куда орудие навести. Очень уж машина удобна тем, что легко с ней взаимодействовать — просто голосом на ходу перекрикиваются. Вот тут и заточился в моей душе неугомонный червячок сомнения — плавающая техника не может быть хорошо защищена, а характер её применения таков, что под огневое воздействие она попадает обязательно — вести стрельбу с закрытых позиций ей почти не приходится, да и не так уж высоко задирается у неё ствол — её удел — прямая наводка.
Ещё сильнее подстегнул меня приход на завод сразу двух мощных дизелей — удвоенных вариантов ранее использовавшихся нами стодвадцатипятисильников — двести пятьдесят лошадок. С припиской: «Для опытов». Подсуетился-таки Георгий Константинович. Вот тут и сели мы с Федотовым за расчёты, и сразу натолкнулись на такой огорчительный момент, что наша подвеска, получающуюся массу не держит — сталь, она не пушинка, а в толстых стенках её много. Это, несмотря на то, что конструировали мы не самый большой пятиметровый вариант. Обидно: движок везёт, а пружины проседают. Тут и вспомнил я про танк горьковчан. Тот, похожий на классический с сорокапяткой. У них наверняка есть готовые элементы подвески, способные нести получающуюся массу.
Сели мы на поезд и поехали. На заводе нас приняли не то, чтобы с распростёртыми объятиями, но взашей не прогнали и даже разговор завязался по делу. Как я понял — болезненность вызвало непринятие на вооружение плавающего танка москвичей, которого наша мотка крыла, как бык овцу. Ну да слово за слово — и процесс пошёл. На стол легли чертежи, появились логарифмические линейки а, чуть погодя, гляжу — ребята нашу пушечку приделывают к своему танку прямо у нас на глазах.
Я, было возмущаться, а Федотов и говорит:
— Остынь, Ваня! У них сварка бронекорпусов освоена, а мы только корабельное железо способны гнуть да клепать — под их тип производства твоя задумка заточена.
Спустил я пар и задумался — а ведь верно. Почему у меня всё плавает? Потому, что такова уж культура на нашем заводе. Судоремонтная. И я невольно под общее настроение придерживаюсь этой традиции. Тут же тебе всё на другой манер — чисто сухопутный. И начали мы скрещивать ужа с ежом. От наших машин на новую конструкцию сразу ушли катки, планировка боевого отделения и приборы наблюдения от МОТки. Особенно — водительский панорамный перископ. А перископ башнёра они попросили на свой танк — да не жалко, мы их производство с таким трудом налаживали, что даже рады делать на сторону. Зато трансмиссия — чисто ихняя, но система управления опять наша…
Потом они попросили нашу трансмиссию на свой танк… и так можно про каждый узел рассказывать. Когда уже всё слиплось, вычертилось и обсчиталось — пошло изготовление опытного образца самоходки. А я смотрю — на кульманах и танк ихний стал менять очертания. Двигатель уехал вперёд, башня назад, сам он как бы присел, сделавшись ниже и в корме появилась дверца, а люки сверху исчезли. Нахватались, понимаешь, от нас с Федотовым. Короче, понимая свою причастность к свершившемуся, я отдал для ихнего образца второй движок на двести пятьдесят лошадок, а то они тоже ограничивали себя стодвадцатипятисильным. Не нравилось мне в их танке только то, что при экипаже из двух человек, башнёр не только наводил и заряжал, но и танком командовал. Про сорока же пятимиллиметровые самозарядные орудия я отродясь ничего не слыхивал.
Но мы же в Горьком! И я мчусь к Грабину.
— Проводились работы по созданию автоматических зениток таких калибров, — обрадовался мне Василий Гаврилович. — Только подобная пушка в танк никак не влезет. Великовата, что вперёд, что назад. Да и прекращены работы по ним, но документы я запрошу. Только там, как сейчас помню, низкая живучесть стволов. И моряки из-за пороха возмущались.
— Так мы по суше собираемся ездить, — отвечаю. — И не желаем палить очередями. Танк и одиночными выстрелами может своё дело сделать. Мне бы только освободить наводчика от заряжания орудия.