Лолотта и другие парижские истории
Шрифт:
Павел Петрович уснул в эту ночь крепко и счастливо – а наутро попросил домработницу купить каких-нибудь комнатных цветов.
– Я своих вам пересажу! – обещала счастливая домработница. – Мне ещё Антонина Фёдоровна давала фиалки, знаете, как разрослись?
Она, в самом деле, принесла несколько горшочков, из которых торчали робкие ворсистые листики. Вскоре фиалки освоились, и одна из них, бледно-голубая, перед самым отъездом директора, готовилась расцвести. Стыдно признать, но Романов жалел, что увидит цветок только через три дня.
А вот другой свой цветочек – Александру – он увидел сразу, как только вышел в зал прилёта.
Романов так загляделся на будущего зятя, что запнулся – и чуть не упал на ровном месте. Тьфу ты! Сам как Луи де Фюнес.
– Как долетел, папа? Всё нормально прошло? А что, Анька так и не собралась?
Александра до последнего момента надеялась, что сестра передумает – ведь она-то была на её дебильной свадьбе с белыми голубями и лимузином! Хотя бы из чувства справедливости можно было приехать?
– Она приболела, Сашенька, – соврал Павел Петрович, мучительно жалея старшую – в ней будто свет погас, а ведь только что сияла как праздничный торт, и даже не выглядела на свой возраст!
Будущий зять что-то залопотал не по-нашему, и Александра спохватилась:
– Конечно! Папа, это Николя. Николя, сэ мон папа. Знакомьтесь!
Романов, конечно, знал, что дочкин жених по-русски ни бум-бум, но только сейчас до него дошло, что это означает на самом деле. Ни поговорить толком, ни выпить…
Вот и Валерка, младший зять, тоже был тот ещё пивун – директор каждый раз цыкал языком, когда зять, как женщина, прикрывал рюмку ладошкой. Романов-то – из старой гвардии: при виде бутылки с водкой в обморок не падал. И с народом говорил на одном языке. Встречи с рабочими, совещания, визит начальства, иностранные делегации – директор всюду держал марку. Знал, где пошутить, где тост сказать, а где – прикрикнуть и матюгнуться. Люди его уважали, не то, что теперь. Хоть бы кто с завода позвонил Романову в последний год – ни одна собака не почесалась. А у него на душе саднило от привычного беспокойства – как производственный процесс, есть ли заказы?
Водитель Иван Никодимович, возивший директора на бежевой «волге» без малого двадцать пять лет, тоже ушёл на пенсию. У него было прозвище «Никотиныч» – курил он, действительно, много. А если не курил – спал. Не раз Романов заставал такую картину – выходит он, положим, из мэрии или из Белого дома, а Никотиныч храпит так, что через закрытые окна слышно. Даже кроткая Антонина Фёдоровна однажды возмутилась – почему Романов его не уволит? Но ведь уволить человека, с которым проработал столько лет – это как развестись с женой после серебряной свадьбы. Романов привык к Никотинычу, тоже по-своему сросся с ним – и не мог представить себе рабочий день, который начнётся без него. К тому же, у Никотиныча были свои плюсы – он водил машину по городу аккуратно и быстро, знал все дворы и проулки, а ещё обладал чувством юмора и врожденной наблюдательностью. Некоторые его наблюдения Романова искренне удивляли. Вот как-то раз стояли они с ним в «пробке» на Большакова – аккурат рядом с домиком Бажова. Никотиныч хитро покосился на директора, и вдруг говорит:
– Его ведь, как вас, звали, Павел Петрович.
– Кого? – не понял Романов.
– Да Бажова! А фамилия у вас – царская. Романов! Получается, именем-отчеством вы сказочник, а по фамилии – царь.
– Чушь не пори, Никотиныч! – рассердился директор. – Брякнешь где такое, сам должен понимать, что начнётся. Какой я тебе царь? Рабочая кость!
А у самого в груди что-то прямо теплом каким-то наливалось от удовольствия. Никотиныч это тепло тут же словил, и, довольный, умолк. Через полчаса уже крепко спал на стоянке у проходной, и снег рядом с машиной весь был усыпан окурками.
Эх, сейчас бы сюда Никотиныча! Мигом домчал бы Романова до нужного дома – но Александра и Николя вместо такси повезли отца в электричке. В вагоне пахло мочой, рядом сидела индийская, видимо, семья. Мать в платке спросила что-то у Александры, и дочь так быстро и ловко защебетала по-французски, что Романов приосанился. Он гордился старшей дочкой – она и университет в Париже окончила, и ещё на каких-то курсах переводчиков училась, куда брали только тех, кто проживёт во Франции не меньше семи лет. Кроме того, Александра очень походила на свою маму в молодости – и Романов, глядя на неё, иногда не понимал, что Антонина Фёдоровна здесь делает, и почему она такая молодая, если он – старый.
Добирались долго, почти час, со многими остановками. Коля (так Романов звал про себя Николя) вежливо улыбался, придерживая ногой чемоданчик, который ехал в проходе. Когда вышли на нужной станции, индийская семья пошла за ними следом – и Александра показала им, где ждать поезда в Диснейленд.
– А нам ещё в метро, папа, – объяснила дочь.
Огонь
В Париже Романову до сей поры бывать не приходилось – когда работал, не имел времени, а когда начались насильственные выезды с Люсей, то выбирали они, в основном, Италию и Швейцарию. Сейчас, когда вышли из метро (станция, как сказала дочь, называется «Крым»), он с интересом глазел по сторонам – но не увидел ни Эйфелевой башни, ни старинных церквей.
– Ты что, пап! – засмеялась Александра. – До башни отсюда очень далеко. Ничего, мы тебя послезавтра специально свозим.
Коля терпеливо взволок чемоданчик по ступенькам метро. Странно, что у них мало эскалаторов. Жених дочери и так-то был кривобоким, а тут его вообще скосило на сторону. Ничего, пусть старается!
Чем ближе подходили к дому, тем больше нервничала дочь. Как будто хотела что-то сказать и не решалась.
Наконец, когда Коля с видом победителя поставил чемоданчик на асфальт, и начал открывать дверь в подъезд довольного облезлого дома, Александра собралась с духом:
– Папа! Тебе нужно кое-что узнать о нашей с Николя семье. У нас есть определённые принципы, которых мы придерживаемся, и я буду тебе очень признательна, если ты не станешь осуждать нас и наших гостей.
– Ты о чём это? – напрягся Романов.
– Да ничего особенного! Просто мы с Николя, и наши друзья – джайнисты.
Коля тут же достал из кармана марлевую повязку, как будто она должна была объяснить Павлу Петровичу, в чём дело.
– Пойдёмте в дом, – заторопилась Александра, до которой дошло, наконец, что объяснять свои религиозные предпочтения лучше в квартире, чем на пороге. Вон и соседи уже в окно таращатся, прямо как в России.