Лондон: биография
Шрифт:
Сам Лондон был городом церквей — их в нем насчитывалось больше, чем в любом другом европейском городе. В стенах старого Сити было более сотни церквей — имя одной только Девы Марии носили шестнадцать храмов, — и логично предположить, что многие из них впервые построили еще саксы и изначально они были деревянными. Уолтер Безант отмечает в своем «Лондоне», что «в городе не было ни одной улицы без своего монастыря, своего монастырского сада, своей живущей подаяниями духовной общины, своих монахов, своих продавцов индульгенций, своих пономарей и священнослужителей». Это выглядит некоторым преувеличением, но если даже монастыри с садами были и не в каждом переулке, то один взгляд на любую карту убедит нас в наличии больших и малых религиозных организаций на всех главных городских магистралях. Кроме 126 приходских церквей, было тринадцать женских монастырей, включая Сент-Мартин-ле-Гранд и Сент-Джон-оф-Джерусалем; было семь крупных мужских монастырей, включая картезианский на Харт-стрит, и пять поменьше, в число которых входили Сент-Бартоломью-де-Грейт в Смитфилде и Сент-Сейвиор в Бермондси; наконец, были
Завещания жителей средневекового Лондона весьма красноречивы, и в последних распоряжениях виноторговца Джона Тоукера (1428), кожевника Роберта Эймери (1410), торговца свечами Ричарда Уайтмена (1428) и слуги торговца свечами Роджера Элмсли (1434) мы находим свидетельства простой, но глубокой набожности. В этих завещаниях фигурируют все атрибуты обыденной лондонской жизни. По наследству отказываются полотенца и ложки, постели и одеяла; Роджер Элмсли оставляет своим наследникам железную подставку для жарения яичницы, несколько павлиньих перьев и «мою вешалку для полотенец», но его главное желание — быть похороненным «под камнем близ паперти» церкви Сент-Маргарет-Паттенс на Литтл-Тауэр-стрит. Он также озабочен спасением души своего крестника, которому завещает «молитвенник для служения Господу» и «малый ларец для хранения мелких вещей». Во всех завещаниях указываются суммы денег, которые следует отдать бедным, больным или заключенным с условием, что эти несчастные будут молиться за упокой души усопшего. Например, виноторговец Джон Тоукер оставляет часть своих денег священникам из Сент-Милдред на Бред-стрит, «дабы они помолились за упокой моей души», а еще некоторые суммы — заключенным «Ладгейта, Королевской тюрьмы Маршалси» и «страждущим из приютов Пресвятой Девы близ Бишопсгейта, Пресвятой Девы Бедлема, Пресвятой Девы Элсингспайтла, Св. Варфоломея в Смитфилде и Св. Фомы в Саутуорке». Многие из этих учреждений существуют по сей день, хотя и в преобразованном виде, тогда как прочие живы лишь в народной памяти. Джон Тоукер оставил своему помощнику Генри Томмиссону «мое заведение „Русалка“ на Бред-стрит» — тот самый трактир, где, как полагают исследователи, сиживали за выпивкой Шекспир и Бен Джонсон. История Лондона — это палимпсест из наложенных одна на другую реальностей и неумирающих истин.
Святым покровителем средневекового города был монах VII века Эркенвальд — епископ Лондонский, он восемнадцать лет оставался духовным предводителем восточных саксов, а после его смерти ему начали приписывать сотворение многочисленных чудес. Основным предметом его культа стала деревянная тележка (паланкин), в которой епископ Эркенвальд стал путешествовать по улицам Лондона, когда возраст и болезни уже не позволяли ему ходить пешком. Кусочки и щепки от этого средства передвижения считались наделенными целебной силой, а сам паланкин вместе с мощами святого хранился за главным алтарем собора Св. Павла. Мощи Эркенвальда находились в запаянном свинцовом контейнере «в форме домика с заостренной крышей или церкви» — таким образом, в святилище как бы хранился символический образ самого города.
Культ Эркенвальда пережил несколько столетий — в этом можно усмотреть очередное свидетельство набожности или легковерия горожан. Одно чудо совершилось в Стратфорде, на месте нынешнего промышленного комплекса на реке Ли, а еще ряд чудес, о которых сообщают источники, — в непосредственной близости от самого собора Св. Павла. Чудом может считаться уже то, что останки святого Эркенвальда уцелели в огне множества пожаров, не пощадивших собор, особенно во время Великого пожара 1087 года, после которого они были помещены в серебряную раку, подобающую этому Lundoniae maxime sanctus, или «наисвятейшему из всех лондонцев». Мы читаем, как монахи из аббатства перенесли мощи святого в новую великолепную усыпальницу тайно, под покровом ночи, ибо днем эта операция могла бы вызвать массовую истерию. Такое преклонение перед святыней было свойственно отнюдь не только простому люду. Еще в начале XVI столетия к гробнице святого Эркенвальда совершали паломничество самые преуспевающие лондонские юристы: после того как их провозглашали служителями закона («seijeants of law»), они целой процессией направлялись в собор, дабы почтить память великого святого.
Легенды о почивших святых могут показаться не относящимися к делу, но они были неотъемлемой частью лондонской жизни. Впервые перенеся мощи Эркенвальда в собор, горожане зачитали следующую декларацию: «Мы сильный и крепкий народ, который… низвергнет и покорит города, знаменитые войсками и оружием, прежде чем откажется от слуги Божьего, нашего защитника… и мы полагаем за честь, что наш славный град и богопослушная паства имеют столь могущественного покровителя». В западной части города XXI века есть улица под названием Эрконуолд-стрит, так что мы до сих пор можем считать покровителем Лондона этого выдающегося святого, чей культ процветал более восьми сотен лет и лишь в последние четыре столетия пребывал во временном забвении.
Итак, средневековый город может быть понят по-разному в зависимости от того, что мы в первую очередь принимаем во
ДАЛЬШЕ И ВЫШЕ
Карта середины XVI в., изображающая поля Мурфилдс к северу от Лондона. Иные из женщин раскладывают на земле белье для сушки, мужчины упражняются в стрельбе из лука. Линия домов за городской стеной вдоль Бишопсгейт-стрит — показатель ускоряющегося роста города.
Глава 8
Довольно мрачные и узкие
Чрезвычайно живое и подробное описание Лондона эпохи Тюдоров оставил Джон Стоу, великий антиквар-историограф XVI века. Он писал о беспрерывно возникающих вне городских стен новых улицах и зданиях, о «посягательствах застройщиков на большие и малые дороги, на общинные земли». Где прежде теснились сараи или лавчонки, в одной из которых некая старая женщина торговала «семенами, кореньями и травами», теперь стояли новые дома, «во множестве возводимые по обе стороны все дальше и все выше, иные в три, в четыре, в пять этажей». Рост — это неизменное, исконно присущее городу состояние, но, когда оказалась затронута старинная топография окрестностей Кордуэйнер-лейн, знакомых Стоу с детства, он на этот рост посетовал.
Вслед за Джоном Стоу мы можем пройти по Бутчерз-элли (Мясницкому переулку) близ бойни Сент-Николас и Стинкинг-лейн (Вонючего переулка), где он пустился в рассуждения по поводу растущих цен на мясо. В старые дни, писал он, упитанного быка продавали «самое большее» за 26 шиллингов 8 пенсов, а упитанного ягненка — за шиллинг, ну а «теперешнюю цену все знают, и ее нет нужды приводить». Обилие подобных местных примет резко выделяет Стоу среди хронистов и историков города. О нем было сказано, что «он описывает res in se minutas [19] , описывает игрушки и безделицы, будучи столь жадным до угощения, что не может пройти мимо Гилдхолла без того, чтобы его перо отведало добрых тамошних чернил».
19
Предмет в его мелочах (лат.).
Именно это делает его выдающимся наблюдателем городской жизни и выдающимся лондонцем. В его книге «Обзор Лондона» содержится подробный, навеянный непосредственными впечатлениями рассказ о больших и малых улицах, по которым он ходил всю жизнь.
Он родился в 1525 году. Его отец и дед, как, возможно, и более далекие предки, торговали сальными свечами и жили то ли на Треднидл, то ли на Тринидл-стрит; Томас Кромвель, приближенный и советник короля Генриха VIII, захватил там часть сада, принадлежавшего отцу Стоу, и Стоу с горечью отметил, что «внезапное возвышение некоторых лиц побуждает их в иных случаях забываться». Указаний на то, где Стоу мог получить образование, почти нет — известно лишь, что он, скорее всего, посещал одну из бесплатных лондонских классических школ. Он вспоминал, как ходил на ферму, принадлежавшую женскому монастырю Майнориз, откуда «я многажды приносил домой молоко, платя по полпенса». Это означает, что в ту пору еще существовали пастбища, подходившие к самым городским стенам. Более о своем детстве и юности он не сообщает ничего. Нам известно, впрочем, что он занимался портняжным делом и приобрел дом у колодца близ городских ворот Олдгейт и недалеко от фермы, где он мальчиком покупал молоко; подлинные его труды тогда, однако, еще не начались.
Антикварные штудии — инстинктивная страсть многих лондонцев, и Стоу остается величайшим образцом лондонского антиквара. Уместно и показательно, что первым его книжным трудом было издание Чосера; наследие этого великого лондонского поэта стало начальным предметом его внимания, после чего он обратил взгляд на город, взрастивший чосеровский гений. Он занялся изучением лондонских архивов, первоначально хранившихся в Гилдхолле, на правах «платного хрониста»; его легко представить себе среди полос пергамента, рукописных свитков и томов с потрескавшимися корешками прилежно пытающимся разобраться в истории родного города. В «Кратком переложении английских хроник», ставшем одним из его первых трудов, он писал: «Вот уже восемь лет как я, видя плачевное состояние наших английских хроник последнего времени, позабыв о личных своих выгодах, посвящаю себя исследованию наших знаменитых древностей». Это может навести на мысль, что ради исторических штудий он оставил портняжное ремесло, однако дошедшие до нас документы показывают, что он некоторое время продолжал прежнюю деятельность. Он сетовал на то, что его кличут «паршивой колючкой», как уничижительно называли людей, зарабатывающих на жизнь шитьем, и он пожаловался однажды в суде, что сосед швырялся в его ученика камнями и кусками черепицы.