Лондон
Шрифт:
Он услышал сову. Двигаясь осторожно, с копьем в руке, спустился к воде.
Люди из чужого селения имели с собой два небольших коракла, один из которых был с заостренным носом, как у каноэ. Сеговакс сразу понял, что это его шанс. Коракл покоился на илистом берегу. Он оказался настолько легок, что его можно было сдвинуть одной рукой. Едва Сеговакс начал сталкивать его в воду, как услышал знакомое: сзади по грязи зашлепали детские ножки. Это была Бранвен. Он вздохнул. Значит, и не думала спать.
– Что ты делаешь?
– Ш-ш-ш…
– Куда ты собрался?
– К отцу.
– Сражаться?
– Да.
Она встретила эти грандиозные новости молчанием,
– Возьми меня с собой.
– Не могу. Оставайся здесь.
– Нет!
– Бранвен, ты же понимаешь, что тебе нельзя.
– Нет, не понимаю.
– Ты не умеешь сражаться. Ты слишком мала.
Даже в темноте было видно, как стало наливаться яростью ее личико, а кисти сжались в кулачки.
– Я все равно поеду.
– Это опасно.
– И пусть.
– Ты всех разбудишь.
– И пусть. Я закричу.
Это была нешуточная угроза.
– Ну пожалуйста, Бранвен. Поцелуй меня.
– Нет!
Брат обнял девчушку. Она его ударила. Тогда, пока сестра не перебудила всех, мальчик столкнул коракл в воду и прыгнул внутрь. Мигом позже он уже стремительно удалялся, скрываясь по течению в темноте.
Сеговакс сделал это. Втайне он задумал этот поход, еще когда пришли первые вести о вторжении, непосредственно перед тем, как друид пожертвовал реке щит. День за днем он упражнялся в метании копья, пока не добился меткости, которая давалась немногим взрослым. И вот его час пробил. Он будет сражаться бок о бок с отцом. «Не очень-то он отошлет меня обратно, когда я вдруг появлюсь с началом битвы», – подумал Сеговакс.
Ночь была долгой. Двигаясь по течению да орудуя маленьким веслом, он сумел разогнать лодку до скорости вдвое или втрое выше, чем та, с которой они плыли накануне. Во мраке казалось, что берега пролетают стрелой.
Ему было всего девять лет. Через час его руки устали, через два – разболелись. Однако он все терпел. Еще через два часа, глубокой ночью, его потянуло в сон. Он никогда не бодрствовал в столь позднее время. Раза два он клевал носом, вздрагивал и просыпался.
Полежу, говорил он себе, самую малость, однако чутье предостерегало: только попробуй, проспишь до полудня. Он обнаружил, что образ отца придавал ему силы. Так, постоянно давая отдых рукам и думая час за часом об отце, ждавшем его на поле брани, Сеговакс устоял. Они будут биться на пару, плечом к плечу. Возможно, вдвоем и погибнут. Ему казалось, что о большем нечего и мечтать.
А когда занялся рассвет, ему повезло поймать отливное течение. Теперь оно быстро несло его по направлению к Лондиносу и морю.
К восходу солнца река заметно расширилась. Еще один час – и вот она, знакомая излучина. От возбуждения Сеговакс позабыл даже о недосыпе, едва повернул и меньше чем в миле увидел остров друида. Затем он потрясенно задохнулся.
Прямо перед ним через реку переправлялись римляне.
Для завоевания Британии Цезарь собрал поистине мощную армию. Пять вымуштрованных легионов: примерно двадцать пять тысяч пехотинцев и две – конницы. На юго-восточном побережье, в Кенте, он потерял всего несколько человек.
Союз же местных вождей уже начал распадаться. У Цезаря была отменная разведка. Он знал, что если сокрушит Кассивелауна, то многие перейдут на сторону Рима.
Однако форсирование реки было серьезным испытанием. Днем раньше он захватил в плен кельта, который сообщил о кольях, забитых в русле. Крепким было и заграждение на другом берегу. Впрочем, у римлян имелось одно важное преимущество.
– С кельтами плохо то, – сказал Цезарь одному из своих приближенных, – что их стратегия не совпадает с тактикой.
Поскольку кельты атаковали его войска колесницами на манер партизан – ударить и скрыться, – постольку римлянам было почти невозможно разбить их. При наличии времени они могли измотать врага. И поэтому их стратегией должно было стать выжидание.
– Но этим глупцам понадобилось сражение, – заметил Цезарь.
А в битвах римляне, как правило, побеждали.
Простой вопрос дисциплины и вооружения. Когда римские легионы, выступая крупными группами, смыкали щиты или поднимали их над собой, если действовали меньшими отрядами, они оказывались почти неуязвимыми для кельтской пехоты. Даже колесницам было крайне непросто сломить их. Поэтому Цезарь, взиравший через реку на кельтские войска, собравшиеся на открытой местности, отлично понимал, что единственным для него серьезным препятствием являлась река. А потому без лишней суеты скомандовал:
– Вперед.
«Эту реку можно перейти только в одном месте, и то с трудом». [6]
Так написал Цезарь в своих «Записках». В самом броде не было, конечно, ничего затруднительного, но Юлий Цезарь, будучи хорошим политиком и полководцем, вряд ли стал бы это признавать.
«…Цезарь выслал вперед конницу и приказал легионам спешно идти за ней. Хотя солдаты были по шею в воде, но они пошли с такой быстротой и стремительностью, что враги не могли выдержать общей атаки конницы и пехоты, но оставили берег и пустились бежать». [7]
6
Гай Юлий Цезарь. Записки о галльской войне. Перев. М. М. Покровского.
7
Там же.
Вряд ли было достойно удивления то, что ни Юлий Цезарь, ни кто-либо еще не заметил в нескольких сотнях ярдов вверх по течению маленький коракл, приставший к топкому северному берегу.
К моменту, когда Сеговакс выбрался на твердую почву, он весь измазался в грязи и был бурым с головы до пят. Это его не заботило. Он совершил, что хотел.
Да и кельтское войско находилось меньше чем в миле. До чего же прекрасное! Он всмотрелся в многотысячную орду, надеясь отыскать отца, но не нашел. Волоча копье и хлюпая по грязи, Сеговакс медленно двинулся в том направлении. Река уже полнилась римлянами. Первые отряды группировались на северном берегу. Кельтские полчища издавали дружный, слаженный рев. Римляне отвечали молчанием. Мальчик все шел.
И вот началось.
Сеговакс никогда не видел сражения, а потому не представлял, какой это хаос. Внезапно все побежали, а колесницы понеслись с такой скоростью, что могли, казалось, достичь его в считаные секунды. Римская амуниция встопорщилась и засверкала, напомнив страшного, свирепого зверя. Грохот был ужасающий даже там, где пока находился Сеговакс. Сквозь шум он различил жуткие предсмертные вопли зрелых мужчин.
Но хуже всего то, что прежде он не мог и вообразить, насколько большим все предстанет. Когда в сотне ярдов от него вдруг возник и устремился через луг римский конник, тот выглядел великаном. Мальчик, сжавший свое копье, ощутил себя крохой.