Лондон

Резерфорд Эдвард

– В такой мороз, – объяснил Озрику десятник, – раствор замерзает и крошится.

На следующий день многих сервов разослали по их селам, оставшихся вывели и приказали утеплять и прикрывать стены.

Утепление стен – дело трудоемкое, но необходимое. А также пахучее, ибо в качестве утеплителя применялась смесь подогретого навоза с соломой. «Но она помогает», – заверил Озрика десятник, и вскорости массивные серые стены были увенчаны слоями компоста.

Озрику, несмотря на холод, к концу дня не терпелось вымыться, а потому он спускался к Темзе и прыгал, не раздеваясь,

в воду, после чего мчался в амбар высушить у жаровни свою одежду. Именно тогда он открыл, что в лагере жил еще один человек, привыкший мыться на рассвете и на закате. Это была Доркс.

Девушка была очень опрятна и тиха. Эти ее особенности паренек заметил первыми. Вдобавок она выглядела довольно неразвитой физически. Он улыбнулся: мышка! Но в остальном поначалу не обратил на нее внимания. Ему было чем занять голову и без нее.

С начала его работы на Альфреда и Барникеля три года назад беспорядков не случалось. В Англии царил покой, если не принимать в расчет бунта на севере. На что бы ни надеялся Барникель, переправляя оружие, дело кончилось ничем. Озрик подозревал, что старый Датчанин продолжал запасаться, однако наверняка не знал.

Впрочем, жизнь у Озрика пошла сносная. Конечно, большую часть времени парень занимался обыденной тягомотиной: возил тележки со щебенкой, переправлял к каменщикам корзины с камнем и доставлял столярные изделия. Однако постепенно он приобщился и к другому занятию.

Удачно разобравшись с тележкой Барникеля, паренек не мог угомониться – все подбирал деревяшки и выклянчивал у плотников обрезки. Вечерами при свете жаровни он вырезал, и каждую неделю что-нибудь да выходило: фигурка, детская игрушка. И в скором времени даже плотники и каменщики окрестили его крошкой-умельцем. Это говорилось любовно, но не без юмора, как если бы он был своеобразным талисманом. В конце концов, Озрик не принадлежал к их братии, оставаясь лишь презренным преступником. Но он не унывал, продолжал свое дело, и те нередко объясняли ему, чем занимаются и что к чему.

И вот же диво – всякий раз, вступая в мрачные стены Тауэра, Озрик бывал заворожен, хотя и был принесен им в жертву.

Огромные подвалы уже были готовы и прикрыты здоровенными настилами вкупе с половицами, за исключением юго-восточного угла с каменными сводами. Витые подвальные лестницы уже запечатали массивной, обитой железом дубовой дверью, которая запиралась на ключ, изготовленный Альфредом-оружейником.

– Там будет храниться оружие всего гарнизона, – сказал Озрику десятник.

Стены первого этажа стремительно вырастали. Здесь, как было заведено в подобного рода нормандских крепостях, находился главный вход – величественный проем в южной стене, к которому снаружи вела высокая деревянная лестница. Стены же, почти такие же толстые, как в подвалах, изобиловали нишами с узкими окнами и другими проемами. Две последние особенно заинтересовали юного работника.

Первая ниша – около десяти футов в ширину, в западной стене первого этажа. В нее можно было войти, как в небольшую комнату. Взглянув наверх, Озрик прикинул ее высоту – футов двенадцать; сразу под потолком в стене виднелось маленькое отверстие, выходившее

наружу.

– Для чего оно? – спросил он у каменщиков.

Те рассмеялись.

– Для огня! – При виде недоумения Озрика они объяснили: – Над этим помещением будет королевский зал. Король пожелал иметь камины вместо жаровни посреди зала, которая дымит в щели между половицами. Во Франции, знаешь, такие уже есть. В восточном крыле будет то же самое.

Любопытство вызвали и два других помещения в северной стене. Узкие проходы вели к наружному краю стены, где в закутке стояла каменная скамья с отверстием.

– А ну-ка, загляни в дырку, – пригласил каменщик.

Озрик повиновался и узрел короткий крутой скат, выходивший наружу на высоте двадцати футов.

– Французы называют это garderobe, [20] – пояснил каменщик. – Сообразил для чего? – Озрик кивнул, и он продолжил: – Мы приладим к скату деревянный желоб, чтобы торчал из стены. И все полетит аккурат в выгребную яму. Пороешься потом!

Озрик прикинул:

– В задницу будет дуть.

Каменщик расхохотался:

20

Уборная (уст.).

– Оно и лучше! Засиживаться не захочется.

Случай произошел в июне – на самом деле пустяк. Теплым вечером, когда Доркс спустилась к воде, на берегу сидела и выпивала мужская компания. Доркс не задержалась – лишь ополоснула лицо и руки. Но когда она проходила мимо мужчин, кротко потупив глаза, один, слегка захмелевший, прихватил ее за талию и объявил:

– Мышку поймал! Ну-ка, поцелуй нас!

Другая бы высмеяла его, но Доркс не знала, как вести себя с пьяным мужиком. Уткнувшись подбородком в грудь, она замотала головой и попыталась вырваться. Пьянчуга нашарил ее маленькие груди, оценил и ухмыльнулся остальным.

Тут он заработал удар.

Подоспевший Озрик не стал разбираться и ждать. Парень набросился на врага с такой яростью, что тот полетел на землю, хотя коротышка был вполовину его роста. Секунду Озрик думал, что либо верзила, либо пьяные дружки швырнут его в реку, но вместо этого разразился хохот:

– Да он боец, наш крошка-умелец! Озрик, мы не знали, что она твоя девушка.

С того дня на стройке только и язвили:

– Озрик, как поживает твоя подружка?

Так он впервые и разглядел ее.

Возможностей было много. Порой ранним утром он видел ее идущей к реке. Наступило лето, и Доркс ходила в одной сорочке. Подобно большинству женщин, она вошла в воду не раздеваясь, а когда вышла, парень получил полное представление о ее сложении. Он обнаружил, что избранница его не была, как ему мнилось, плоскогрудой – маленькие груди оказались вполне оформлены и выглядели изящно.

Ночами, когда она сидела с матерью у огня, Озрик садился чуть поодаль и изучал ее лицо. И очень скоро то, что казалось бледным и невзрачным профилем, предстало красивым.