Лорел и Гарди: роман
Шрифт:
— Нет слов!
— А ты придумай! — подначивала она. — И скажи!
И он говорил, и они опять летели в бездну с земли.
Первый год был просто сказкой и мечтой, которая вырастает до невероятных пределов, если вспоминаешь о ней тридцать лет спустя. Они бегали в кино, на новые фильмы и на старые, но в основном на фильмы Стэна и Олли. Все лучшие сцены они выучили наизусть и разыгрывали их, проезжая по ночному Лос‑Анджелесу. Чтобы ей было приятно, он говорил, что детство, проведенное в Голливуде, наложило на нее неизгладимый отпечаток, а она, чтобы доставить удовольствие ему, делала вид, будто он все тот же парнишка, который когда‑то катался на роликовых коньках перед знаменитыми киностудиями.
Однажды у нее это вышло особенно удачно. Почему‑то она решила уточнить, где именно он гонял на роликах, когда чуть не сбил с ног Уильяма Филдза [4] и попросил у того автограф. Филдз тогда подписал книгу, отдал ее обратно и процедил: «Держи, стервец!»
— Давай съездим туда, — предложила она.
В десять вечера они вышли из машины напротив студии «Парамаунт», и он, указав на тротуар рядом с воротами, сказал:
— Вот здесь это и произошло.
4
Уильям Филдз — Уильям Клод Дюкенфилд (1880‑1946) — знаменитый американский актер‑комик.
Тут она обняла его, поцеловала и нежно спросила:
— А где ты сфотографировался с Марлен Дитрих? [5]
Он перевел ее на другую сторону и остановился шагах в пятидесяти.
— Марлен стояла на этом самом месте, — сказал он, — в последних лучах солнца.
На этот раз поцелуй длился еще дольше, а месяц уже выплыл из темноты, как из шляпы неумелого фокусника, и залил светом улицу перед опустевшим зданием. Ее душа струилась к нему, будто из склоненной чаши, и он отпил, вернул чашу обратно и преисполнился радости.
5
Марлен Дитрих (Мария Магдалена фон Лош, 1901‑1992) — немецкая, а с конца 1930‑х гг. американская кинозвезда и певица.
— Ну, хорошо, — тихонько сказала она, — а где ты видел Фреда Астера [6] в тысяча девятьсот тридцать пятом, Роналда Колмэна [7] в тридцать седьмом и Джин Харлоу [8] в тридцать шестом?
Они до полуночи объезжали эти места в разных концах Голливуда, подолгу стояли в темноте, она целовала его, и казалось, все это будет длиться вечно.
Так прошел первый год. В течение этого года они ежемесячно, а то и чаще, поднимались и спускались по той длинной лестнице, на полпути откупоривали бутылку шампанского и как‑то раз сделали невероятное открытие.
6
Фред Астер (Фредерик Аустерлиц, 1899‑1987) — выдающийся американский танцовщик и киноактер, снимался преимущественно в музыкальных комедиях.
7
Роналд Колмэн (1891‑1958) — американский киноактер, уроженец Великобритании, создавший в американском кинематографе тип рафинированного британского джентльмена.
8
Джин Харлоу (Харлин Карпентьер, 1911‑1937) — американская кинозвезда, эталонная платиновая блондинка; один из секс‑символов Голливуда 1930‑х гг.
— Наверно, все дело в наших губах, — сказал он. — До встречи с тобой я и думать не думал, что у меня есть губы. У тебя самые волшебные губы на свете: из‑за этого мне начинает казаться, что и в моих есть какая‑то магия. Ты до меня целовалась с кем‑нибудь по‑настоящему?
— Никогда!
— Я тоже. В жизни не задумывался, какие бывают губы.
— Твои — чудо, — сказала она. — Не утомляй их разговорами, лучше поцелуй меня.
Впрочем, к концу первого года обнаружилось кое‑что еще. Он работал в рекламном агентстве и был привязан к одному месту. Она работала в бюро путешествий, и ее ждали служебные поездки по всему миру. Раньше они об этом как‑то не думали. Осознание пришло, как извержение Везувия; когда вулканическая пыль начала оседать, они внезапно поднялись среди ночи, переглянулись, и она еле слышно сказала:
— Прощай…
— Что? — переспросил он.
— Мне видится прощание, — сказала она.
Ему бросилось в глаза, что ее лицо затуманила печаль, но не такая, как у экранного Стэна, а ее собственная.
— Как у Хемингуэя в одном романе — ночью двое едут в машине и говорят: как нам хорошо было бы вместе, а сами знают, что все кончено, [9] — сказала она.
— Стэн, — проговорил он, — причем тут роман Хемингуэя? Это же не конец света. Ты меня никогда не покинешь.
9
Как у Хемингуэя в одном романе — ночью двое едут в машине и говорят: как нам хорошо было бы вместе, а сами знают, что все кончено… — Имеется в виду финал вышедшего в 1926 году романа Э. Хемингуэя (1898‑1961) «И восходит солнце» («Фиеста»).
На самом деле это был вопрос, а не утверждение; она соскользнула с кровати, а он протер глаза и спросил:
— Что ты там ищешь?
— Дурачок, — сказала она, — я стою на коленях и прошу твоей руки. Женись на мне, Олли. Полетим вместе во Францию. Меня переводят в Париж. Нет, ничего не говори. Молчи. Совершенно излишне распространяться о том, что в этом году я буду зарабатывать нам на жизнь, а ты будешь писать великий американский роман…
— Но ведь… — начал он.
— У тебя есть портативная печатная машинка, бумага и я. Ну что, Олли, едем? Так уж и быть, жениться не обязательно, будем жить во грехе, но давай полетим вместе, прошу тебя.
— А вдруг через год все рухнет, и мы окажемся в западне?
— Да ты никак боишься, Олли? Не веришь в меня? В себя? Во что‑то еще? Боже, почему мужчины все такие трусы, откуда, черт возьми, у вас такая щепетильность, почему вы не можете положиться на женщину? Слушай, у меня хорошая работа, поехали со мной. Я не могу оставить тебя здесь, ты упадешь с той проклятой лестницы. Но если ты меня вынудишь, я уеду одна. Мне нужно все сразу — и сейчас, а не завтра. Я имею в виду тебя, Париж, мою работу. Писать роман — дело долгое, но ты справишься. Итак, либо ты пишешь его здесь и клянешь судьбу, либо мы с тобой уезжаем далеко‑далеко и снимаем каморку без лифта и горячей воды где‑нибудь в Латинском квартале? Это все, что я могу тебе сказать, Олли. Первый раз в жизни делаю предложение руки и сердца, первый и последний — ужасно больно стоять на коленях. Ну, как?
— У нас, кажется, уже был такой разговор? — спросил он.
— Раз десять за последний год, но ты меня не слушал, ты был глух.
— Не глух, а глуп. От любви.
— Даю тебе минуту, чтобы принять решение. Шестьдесят секунд. — Она посмотрела на часы.
— Встань с пола, — смущенно выдавил он.
— Если я это сделаю, то закрою за собой дверь и уйду навсегда, — сказала она. — Осталось сорок пять секунд, Олли.
— Стэн, — взмолился он.
— Тридцать. — Она следила глазами за стрелкой. — Двадцать. Я уже стою на одном колене. Десять. Начинаю подниматься. Пять. Время истекло.
Она выпрямилась в полный рост.
— Что на тебя нашло? — спросил он.
— Ничего, — сказала она. — Иду к дверям. Не знаю. Может, я слишком много об этом думала, но боялась себе признаться. Мы с тобой — необыквенная, удивительная пара, Олли. Вряд ли есть в этом мире другая такая пара. Как ни крути, ни ты, ни я ничего похожего больше не найдем. Хотя, наверно, это самообман. Во всяком случае, с моей стороны. Но мне придется уехать, и ты волен поехать со мной, однако не можешь решиться или просто ничего не понимаешь. Вот, смотри, — она двинулась вперед, — я держусь за дверную ручку и…