Лорс рисует афишу
Шрифт:
…У крыльца зашуршала и остановилась машина-«газик». Шофер, не вылезая из машины, крикнул в дверной проем:
— Эй, избачи! Секретарь райкома комсомола тута?
Лорс только хотел сказать «нет», но Аза, к его удивлению, ответила шоферу, не оборачиваясь и завязывая кончики бинта:
— Иду, иду!
— Давай, секретарь, давай, — зевнул шофер. — Нам, колхозникам, некогда. Молодежь тебя к восьми ждет на полевой стан.
— Какой отвратительный у вас характер, Лорс, — вздохнула Аза, очень бережно опуская его забинтованную руку. — Сегодня перед танцами я приду с девчонками.
Когда машина с Азой отъехала, Лорс подумал: «Сейчас я вспоминаю Элю. Уеду отсюда — буду вспоминать еще и Керима, а также… Азу. Вот почему плохо все время убегать: будешь жить одними воспоминаниями».
Лорс дождался прихода Пети.
— Я был вчера в раймаге. Ты там кого-нибудь из девчонок знаешь? — спросил Лорс баяниста.
— Здравствуй, милая подружка! Письменный стол надо для Эдипа получить? Деньги давно перечислены, давай доверенность.
Лорс достал бланк доверенности, оставленный директором.
— Пиши, — диктовал Петя. — «Стол двухтумбовый, полированный». Пиши прописью: «Один».
Лорс быстро заполнил и протянул доверенность. Петя удивленно читал вслух:
— «Трюмо (прописью) одно. Шахматы — три комплекта. Шашки — три…» Вместо стола?! Ну, Лорс, даст тебе Эдип по мозгам! Ну, Лорс…
— Бери ключи. Прибьешь в зале вешалки. И вкрути лампочки. В каждый патрон. В каждый! Потому что сегодня в клубе — танцы. А я пошел спать, Петя…
Шел он домой, весело посвистывая. Вот взбеленится Эдип!
Лорс считал, что уедет теперь не только с ощущением чистоты оттого, что немножко привел в порядок эту конюшню. Он уедет с чистой совестью, потому что рассчитался с государством за полумесячную зарплату с лихвой.
Только вот вопрос: куда уехать?..
Где мелькнет радость?
Всласть выспавшись, Лорс к четырем часам дня подходил к Дому культуры. У него замерло сердце: перед крыльцом стояла телега с пожарной бочкой. Сверкнула чья-то медная каска.
«Искры попали утром под пол и разгорелись!» — решил Лорс и побежал к клубу.
Напрасная паника. Это Пупыня привез воду для мытья полов и теперь таскал ее ведрами в зал.
Зал был залит электрическим светом. В углу возле сцены сверкало трюмо. Перед ним вертелись девушки и среди них — Аза, в простенькой косынке и синих джинсах. Петя с отсутствующим лицом играл на баяне. Посреди зала стояла с большой мокрой тряпкой в руках Клава, юбка у нее была подоткнута.
— Играй, играй! — покрикивала Клава на Петю. — Пока будем мыть полы, всю дорогу будешь играть. Эх, девчонки, сегодня мне не танцевать: моя высокоудойная Красавка телиться обещает. А завтра уж и Клавка спляшет при электричестве! Наряжусь, перед трюмо повернусь — все кавалеры будут мои… Беритесь за тряпки, девчонки!
Лорс вошел в боковое фойе. Здесь было необычно солнечно: вымыты окна! Стол был обит ледерином, на нем расставлены новенькие шахматы и шашки, как перед началом турнира. На подоконнике разложены прошлогодние журналы: «Огонек», «Вокруг света», «Юность» и даже «Театр», со штампами районной библиотеки.
«Наверное, списанные, — подумал Лорс. — Кто же тут так постарался? Неужели Петя?»
Безоконный кабинет директора был залит электрическим светом, убран. На столе стоял графин и рядом с ним — высокий хрустальный стакан с затейливой резьбой. Ни в одной кладовой Лорс такой посуды не видел. Он позвал Петю и спросил:
— Откуда это?
— От перечисленной в магазин суммы оставалось шестнадцать рублей, вот я и выпросил стекляшки, — объяснил Петя. — Пусть Эдип любуется. Слушай, а может, он, наоборот, еще больше обозлится, а?
— Спрячь в кладовку.
…Эдип приехал из города и пришел в клуб в разгар танцев.
— Знаю, уже все знаю, поговорим завтра утром, — коротко бросил он Лорсу на ходу, окинув зал взглядом и зловеще блеснув синеватыми белками своих черных глаз. И больше за вечер не сказал инструктору ни слова.
А Лорс, вернувшись после клубного вечера домой, до утра писал письмо Эле.
«Ну и чудеса: я чуть не заделался избачом! — писал он ей. — Нигде я еще не пережил таких гнусных минут, как в этом дурацком клубе. Он мой случайный полустанок. По дороге куда? Не знаю. Потому я и решил тебе написать. Ты была права: мне суждено все время уезжать и уезжать, значит, надо загвоздку искать не столько в обстоятельствах, сколько в характере.
Да, Эля, Предгорное — унылый полустанок, на котором застрял тоскующий пассажир. Но не все ли мне равно, где мелькнет человеку нечаянная радость? Мне она на прощанье мелькнула и здесь: я увидел лица людей, просиявших от сказочного сюрприза. Представь себе, что детей убедили бы в предновогоднюю ночь: елка навсегда отменяется, разноцветные огни навсегда померкли, а Дед-Мороз умер. И вдруг все это оказалось ложью! Сияет зал, сверкает елка, нет числа подаркам. С какими лицами вошли бы дети на воскресший праздник!.. Так входили сельские парни и девчонки на свои танцульки. Электрический свет вместо чадящих коптилок… Вымытый пол… Потрепанные журнальчики…
«Какие грошовые подарки, Дед-Мороз!» — скажешь ты, Эля. Ну и что же. Мне все равно приятно. Правда, секундная моя радость от того, что я увидел эти лица, тонет в стопудовой злости от мысли: и сегодня, и в двухтысячном году можно так испортить окружающую обстановку, что человек возрадуется даже чисто подметенному полу».
Лорс писал Эле о Кериме, о баянисте Пете, о смешном Эдипе, о сопливом Пупыне, о том, как донимает его, Лорса, частушками типографская наборщица Капа, и о том, как охотно наводила чистоту в клубе доярка Клава. Все это остается теперь позади. Что впереди — неизвестно.
Уйдет для Лорса в прошлое и Аза. Но о ней он почему-то ни слова Эле не написал. Наверное, просто забыл?
Конечно, за каверзу с этим столом Эдип его отругает, уж больно зловеще он сказал: «Поговорим утром». Но за остальное… Пусть бедняга порадуется! Так хочется сделать человеку на прощание приятное.
— Что вы здесь натворили, новатор?! — трагическим шепотом встретил утром Лорса Эдип и помчался по своим владениям.
Лорс в недоумении шел по пятам за ним.
Эдип сел, горестно упал головой на скамейку, потом вскочил с величественным жестом и заговорил: