Лошади с крыльями
Шрифт:
Романова быстро подметила его заинтересованность и решила поэксплуатировать.
– Вы грузин? – спросила она.
– Грузин, – сказал Лаша. – А что?
– Значит, рыцарь?
Лаша насторожился.
– Возьмите себе мою валюту. Тут мелочь…
Романова вытащила итальянские лиры.
Лаша выстроил обиженное лицо. Он не хотел рисковать. Можно было потерять не только путешествие, но и работу. И свободу. А в тюрьме плохое питание, неудобный сон и вынужденное общение. В тюрьме плохо. А он так
Однако отказывать было стыдно, тем более что Романова включила национальное самосознание. Грузин – рыцарь, а не трус.
Лицо Лаши становилось все более обиженным. Сейчас заплачет.
– Ладно, – сказала Романова. – Грузин называется.
Она отошла. Отошла возможность комплексного счастья: Италия + женщина. Оставалась только Италия.
«Ну и черт с тобой, – подумал Лаша. – Зато не будет отвлекать». Лаша был человек увлекающийся, он нырнул бы в Романову с головой и просидел там все десять дней и ничего не увидел. Стоило ехать в такую даль, платить семьсот рублей… Лаша утешился.
Романова стояла в растерянности. Сейчас начнут рентгеном просвечивать ручную кладь и всю тебя. Хоть бери да выбрасывай лиры в плевательницу.
Раскольников держал в руках толстую книгу в рыжем кожаном переплете.
– Давайте познакомимся, – предложила Романова. – Меня зовут Катя Романова.
– Я знаю, – спокойно сказал Раскольников.
– Откуда?
– У меня есть сын, а у сына ваша книга «Жила-была собака». Это наша любимая книга.
– Спасибо, – задумчиво поблагодарила Романова. – Вы не возьмете у меня восемь тысяч лир? Я боюсь.
Она прямо посмотрела в круглые озера его глаз и показала сложенные бумажки.
Раскольников молча взял их и сунул во внутренний карман своего плаща. Всего два движения руки: одно к деньгам, другое к карману. В сущности, одно челночное движение. И весь разговор.
Когда вошли в самолет, сели рядом. Раскольников молча проделал второе челночное движение руки: от кармана к Романовой с теми же сложенными бумажками.
– Спасибо, – сказала она.
– Не за что.
– А вы не боялись?
– Кого? ИХ?
Взгляд его синих глаз стал жестким. В старые времена сказали бы «стальным». Если бы Романова решила нарисовать эти глаза, то подбавила бы в голубую краску немножко черной.
«Странный, – подумала Романова. – Сумасшедший, наверное…»
Вот Лаша – тот не был сумасшедший. Нормальный советский человек.
Раскольников углубился в рыжую книгу.
– А что это у вас? – осторожно спросила Романова.
– Путеводитель по Италии.
– А зачем? Нас же будут возить и водить.
– Вы считаете, этого достаточно?
Раскольников внимательно посмотрел на Романову, и ей стало неловко за свою обыкновенность.
Она откинулась на сиденье
А Раскольников открыл путеводитель на нужной странице и был рад, что ему никто не мешает. Он был серьезный человек и ко всему относился серьезно.
Первое ощущение Италии было на слух. В аэропорту Милана какая-то женщина громко звала: «Джованни-и! Джованни-и!»
Последнее «и» на полтона ниже, чем все слово. В музыке полтона называется малая секунда. А в России кричат: «Ва-ся-я!», и последнее «я» на два тона ниже. В музыке это называется терция. Разница в полтора тона. Мелочь, в общем…
В Италии едят на гарнир спагетти, у русских – картошку. У них каждый день спагетти, у нас каждый день картошка. Тоже мелочь.
У них лира, у нас рубль. У них капитализм, у нас социализм. А вот это не мелочь.
Русские в Италии. Каждый дожил до своей Италии и привез в нее свое душевное богатство и широкую русскую душу. Но со стороны этого было незаметно – широты и богатства. Со стороны гляделся некрасивый багаж, скучная одежда и стоптанная обувь.
Старушка мечтала увидеть Колизей. Богданов – попасть в галерею Уффици.
Лаша осторожно поглядывал на Романову, как бы перепроверяя свои возможности на новой земле.
Романова искала глазами витрины, у нее было на восемь тысяч больше, чем у всех. А Надя Костина, выспавшись в самолете, оглядывала группу. Ей нравилась жена Большого Плохого художни- ка – яркая блондинка. Она была высокая, просторная и белая, как поле ржи. Большие Плохие художники выбирают себе лучших.
А еще Надя постоянно помнила о бутылке водки, которую она с наценкой купила в аэропорту. Бутылка лежала на дне сумки и осмысляла жизнь, как живое существо.
Первый день показался длинным, потому, наверное, что начался в четыре утра. Он тянулся и никак не мог окончиться. И в этом дне запомнился только дождь, что большая редкость в Италии в июне месяце. Италия – южная страна. Находится на одной широте с нашей Молдавией. И язык похож. Но и только. И только. Все остальное – разное. Особенно витрины.
Советские туристы не могли сделать шагу, чтобы не остолбенеть и не замереть, как будто они наступили на оголенный провод и через них пошел ток.
Романова застыла перед шубой. От одного конца витрины до другого, как цыганская юбка, простирался легкий мех норки. Существовала, наверное, особая обработка, после которой мех становился как шелк. Советский мех – как фанера. Может быть, фанера практичнее и нашей шубы хватит на дольше. Но, как говорится, «тюрьма крепка, да черт ей рад».
Лаша замер перед лампой. Она представляла собой большой хрустальный шар, в нем переплетались разноцветные светящиеся нити, и он медленно крутился, как земля, а нити играли зеленым, синим, малиновым.