Шрифт:
Вика включила телевизор и крепко прижала к себе дочку. Видимо, слишком крепко, потому что Юленька недовольно заерзала у нее на руках.
— Пусти, — наконец сказала она.
Вика усадила ее рядом с собой.
— Давай вместе телевизор смотреть.
— Я хочу мультики!
Юля смешно наморщила носик и капризно надула губки.
— Не сейчас, моя хорошая. Чуть попозже. Маме надо посмотреть одну передачу, а потом будем вместе смотреть мультики!
— Ты со мной их смотреть будешь? — обрадовалась дочка.
— Непременно, — заверила Вика и вздохнула. — Непременно.
— Мама, — Юля
Вика работал продавщицей на строительном рынке. У нее было хорошее образование, но устроиться на приличную работу не получилось — какое же предприятие захочет вкладывать ресурсы в работника, зная, что срок жизни того истекает так скоро. Но, слава богу, стоять за прилавком ее все-таки взяли.
Разумеется, заработок был мизерным. Денег, чтобы оформить дочку в детский сад, не хватало, и потому Юленька проводила целые дни вместе с мамой в душном павильоне рынка. А Вика, прекрасно понимая, как отчаянно плохо ее ребенку, ничего не могла поделать. И вообще, казалось, что жизнь состоит исключительно из вещей, которые нельзя изменить.
Вике хотелось посвятить без остатка недолгие дни, отведенные ей, своей маленькой девочке. Хотелось проводить с ней каждую секунду — читать сказки, гулять во дворе, петь колыбельные… Но больше всего на свете хотелось ее вырастить. Судьбе же до того не было дела. Вике приходилось брать Юлю с собой на работу и уделять долгие часы покупателями, а не дочке. Что до мечты вырастить ее… Вика горько вздыхала — ей оставалось только представлять, какой станет ее Юленька в десять, пятнадцать, двадцать лет. Увидеть это ей было не суждено.
— Мам, так почему у тебя на работе нельзя мультики смотреть?
— Потому что самый главный начальник сказал, что нельзя.
Дочка задумалась. Когда Юля делала такую серьезную мордашку, как сейчас, она становилась очень похода на Влада. Правда, судить об этом могла только Вика. Юленька никогда не видела и не увидит отца. Впрочем, скоро у нее не станет и матери.
Сердце рвалось на части, стоило только Вике представить, как ее четырехлетняя кроха остается одна на целом свете.
Вика и сама не знала своего отца. Не зря, наверное, говорят, что дети частенько повторяют судьбу своих родителей.
Она появилась на свет в очень неудачное время. За год до того в стране произошел незапланированный бум рождаемости. Правительство, жестко регулирующее количество населения, быстро подсчитало, к какой катастрофе это приведет, и решило проблему крайне кардинальным методом, до сих пор вызывавшем возмущение в цивилизованных странах — на следующий год, как раз тогда, когда родилась Вика, срок жизни определили в сорок лет. Беспрецедентный тот случай и поныне оставался единственным в мире.
Вику воспитывали мать и отчим. Ей было двенадцать лет, когда наступил год смерти отчима. Тот никак не мог с этим смириться и попытался скрываться.
За отказ от утилизации в год смерти сурово карали. Мер по отношению к самому преступнику не применяли — его дни сочтены, так что ему все равно. Наказывали семьи. Сложившаяся в первые дни применения года смерти практика использовалась в первую очередь для принуждения тех,
Отчима утилизировали, но прежде оставшихся членов семьи приговорили к сокращению срока жизни на пять лет без права на обращение за дополнительными годами. На момент вынесения приговора у ее матери оставалось четыре года… Так в двенадцать лет Вика поняла, что оказалась одна на свете и что прожила треть своей жизни.
Помня, как мало ей отведено, она старалась не разрушать чужие судьбы — зачем привязываться всем сердцем к людям, зная, как недолго ты можешь с ними пробыть?
Ей было двадцать девять, и она давно смирилась с одиночеством, когда появился Влад. С его приходом все изменилось. Его не смутило ее нарочито-холодное обращение и отчужденность, которой она старательно окружила себя. Он не оставил ее, когда узнал, что ей осталось всего шесть лет. Но когда она забеременела, он рационально рассудил, что не стоит рожать ребенка, зная, что не вырастишь его. Она отказалась — ведь у него в запасе было как минимум двадцать. Она надеялась дать жизнь их ребенку, а потом, когда придет ее срок, он воспитает сына или дочку сам. Влад не согласился…
Юленька все равно появилась на свет — беспомощная кроха, до нелепости похожая на отца, которого на момент ее рождения у нее уже не было.
Ей будет всего пять, когда у нее не станет матери. Эта мысль изо дня в день сводила Вику с ума. Неужели на свете нет ни капли справедливости? Совсем ни капли?
Кого она спрашивает? Да и зачем? Разумеется, справедливости нет.
Но хотя у нее давно не осталось веры, надежда, как ни странно, была еще жива — где-то на самой глубине души. Именно из-за надежды Вика сидела сейчас перед телевизором, с билетом в руке, ожидая прямой трансляции с ежегодного розыгрыша Лотереи Жизни. Джек Пот — пятнадцать лет. Пятнадцать! Она бы вырастила дочку…
— Добро пожаловать на крупнейшее событие года! — раздался радостный голос ведущего.
Вика сделала глубокий вдох. Она знала, что номера будут выпадать медленно — ведь это же грандиознейшее шоу года. Разумеется, оно не может продолжаться всего десять минут.
Праздничная программа раздражала. Для кого-то это и развлечение, но для нее — вопрос жизни и смерти. Самый последний шанс.
— Джек Пот Лотереи Жизни в этом году составляет пятнадцать лет! По сложившейся традиции пять человек, у которых будет не хватать одного выигрышного номера, получат призы в размере трех лет! А вот и первый шар — номер двенадцать. Проверяйте свои билеты!
Двенадцать… Есть. "Ох, только не вздумай обнадеживаться — больнее будет расшибаться", — строго выговорила Вика сама себе.
— Шестьдесят четыре!
Цифры прыгают перед глазами, сливаясь в сплошное месиво… Есть!
— Следующий номер — пять.
Боже мой, ну как же заставить цифры прекратить безумную пляску! Это пять? Или все-таки шесть? Не разберешь. Маленькие черные закорючки носятся по билету со скоростью разъяренных атомов. Пять, все-таки пять.
— Сорок один! Следующий номер — после короткой рекламной паузы.