Лотерея
Шрифт:
К удивлению большинства рядовых людей, почти все эти лауреаты отвергли щедрое предложение. Мне очень запомнился один из них: знаменитый писатель, господин Делонне.
По следам своей номинации Делонне написал страстное эссе «Отвержение». Согласно его рассуждениям принять атаназию значит отвергнуть смерть, а так как жизнь и смерть неразрывно связаны, отвергнув смерть, ты отвергаешь и жизнь. Далее он говорит, что все его романы были написаны в предвидении неизбежной смерти и не были бы — не могли бы быть — написаны вне этого предвидения. Он выразил свою жизнь через литературу, но в этом нет принципиального отличия от того, как выражает свою жизнь каждый другой человек. Согласившийся жить вечно
Через два с небольшим года Делонне умер от рака. Теперь «Отвержение» признано его главной работой; я прочитал это эссе еще тогда, когда учился в школе. Оно произвело на меня глубочайшее впечатление, однако вот, пожалуйста, я уже на полпути к Коллаго, на полпути к жизни вечной.
Я услышал, как Сери положила трубку на рычаг, и повернулся.
— Ваш номер уже занят, — сказала она, — но они согласились поселить вас в другой гостинице.
— А вы мне объясните, как туда попасть?
Сери взяла с пола плетенную из соломки сумку, сняла свой красный пиджак и аккуратно уложила его между ручками.
— Мне все равно пора идти, я доведу вас.
Она заперла ящики стола, проверила, заперта ли внутренняя дверь, и направилась к выходу. Жара обрушилась на нас с такой силой, что я рефлекторно оглянулся в поисках скрытого где-то наверху воздуховода. Но все было вполне естественно — тропический зной, тропическая влажность. Моя одежда ограничивалась легкими брюками и футболкой, и саквояж у меня был совсем не тяжелый, однако сейчас даже он казался мне неуместной, невыносимой обузой.
Мы вышли на главную улицу. Все двери здесь были нараспашку, все рекламы сверкали и подмигивали, машины неслись непрерывным потоком, от рева моторов, от разноголосых гудков закладывало в ушах. И во всем этом бедламе была некая, незнакомая мне по прежней моей жизни целеустремленность, казалось, что каждый здесь в точности знает, куда направляется, и безукоризненно придерживается неких хаотических законов этого сюрреального города.
Сери вела меня сквозь бурлящую толпу мимо ресторанчиков и кофеен, стрип-клубов, кинотеатров и газетных киосков. Все здесь куда-то проталкивались, что-то кричали, никто не шел медленно, никто не молчал. Кое-где жарили шашлыки; снабдив гарниром из вареного риса, их раскладывали по хлипким картонным тарелкам. Вокруг лотков с мясом, хлебом и овощами вились плотные тучи мух. Из привязанных к стойкам лотков приемников рвались хриплые, искаженные звуки поп-музыки. Машина-поливалка окатила водой мостовую и тротуар, нимало не беспокоясь о попадающих под струю людях; после ее проезда в сточных канавах возникли завалы овощных и фруктовых объедков и очистков. И надо всем этим висел неотвязный тошнотворный запах то ли подгнившего мяса, то ли воскурений, признанных перебить всепроникающую навозную вонь. Знойный, иначе и не скажешь, запах словно сочился из стен, из открытых дверей, из мостовой.
За считанные секунды пот пропитал меня насквозь, он словно конденсировался на мне из насыщенного влагой воздуха. Пару раз мне пришлось остановиться, чтобы переложить саквояж из руки в руку. Фойе гостиницы, к которой мы наконец подошли, встретило нас блаженной прохладой.
Регистрация в гостинице оказалась очень краткой, вот только, перед тем как передать мне ключ от номера, портье захотел посмотреть мой паспорт. Получив паспорт, он сразу, даже не раскрывая, спрятал его под стойку.
Я подождал несколько секунд, но никаких дальнейших действий не последовало.
— В чем дело? — удивился я. — Зачем вы забрали мой паспорт?
— Вас нужно отметить в полиции. Вы получите свой паспорт при отъезде.
Все это показалось мне несколько подозрительным; я отошел от конторки к ждавшей меня Сери и спросил ее:
— Что это тут происходит?
— У вас найдется десятка?
— Пожалуй, что да.
— Отдайте ее портье. Это такая местная традиция.
— Вы хотели сказать — вымогательство.
— Да пожалуй, что и нет, это дешевле, чем иметь дело с полицией. Те содрали бы с вас двадцать пять.
Я вернулся к конторке и положил перед портье ассигнацию. Портье украсил мой паспорт оттиском резиновой печати и пододвинул его ко мне вместе с ключом. И — никаких объяснений, никаких извинений.
— А вы не зайдете ко мне? — спросил я у Сери. — Выпьем.
— В принципе можно, но вы же хотели распаковать свои вещи.
— И принять душ. Это займет минут пятнадцать. Так может, встретимся в баре?
— Хорошо, — кивнула Сери, — но мне тоже стоит сходить домой и переодеться. Я живу тут рядом.
Я поднялся на второй этаж в свой номер, полежал несколько минут на кровати, а потом разделся и принял душ. Местная вода оказалась ржавой и очень жесткой, мыло еле мылилось. Минут через двадцать, освежившийся и в свежей одежде, я спустился в бар. Собственно говоря, бар располагался за стеной гостиницы, прямо на боковой улочке, однако у него был стеклянный навес и целая масса вентиляторов, сохранявших воздух вокруг столиков приемлемо прохладным. Уже заметно стемнело. Я заказал большой стакан пива и только успел сделать первый глоток, как появилась Сери. Свободная, сильно расклешенная юбка и полупрозрачная блузка из марлевки мгновенно преобразили ее из стандартной сотрудницы лотерейной фирмы в обычную женщину. Сери заказала себе стакан охлажденного вина и села напротив меня, очень, как мне показалось, непринужденная и очень юная.
Она сразу засыпала меня вопросами: как я купил этот лотерейный билет, чем я зарабатываю на жизнь, откуда родом мои родители и так далее и тому подобное, о чем обычно спрашивают люди в первые минуты после знакомства. Мне было трудно в ней разобраться. Я не мог понять, задаются все эти вполне безобидные вопросы просто из вежливости, или из искреннего интереса, или по профессиональной обязанности. Я постоянно напоминал себе, что Сери — представительница Лотереи Коллаго, что ей поручено принять меня, что она просто выполняет свою работу. После долгого корабельного целибата, отягощенного безуспешным ухаживанием за Матильдой, мне требовались большие усилия, чтобы вести себя более-менее непринужденно в обществе такой привлекательной, дружелюбно настроенной женщины. Помимо воли я буквально ощупывал взглядом ее миниатюрную, ладную фигуру, ее прелестное лицо. Несомненно умная, она столь же несомненно не желала раскрываться, держала дистанцию, и это дразнило мое воображение. Сери вела разговор очень живо, слегка подавшись в мою сторону и часто улыбаясь, но все это до некоторого, заранее поставленного предела. Может, она и сейчас работала, работала сверхурочно, принимала очередного, не первого и не последнего клиента компании, а может — просто осторожничала с малознакомым, только что встреченным мужчиной.
Она рассказала мне, что родилась на Сивле, угрюмом островке у самого побережья Джетры. Ее покойные родители были джетранцами, но буквально за месяц до того, как разразилась война, они переехали на Сивл, потому что отец получил там место администратора теологического колледжа. Сери оставила дом, когда ей не было еще и двадцати, и с того времени постоянно переезжала с острова на остров, переходила с одной работы на другую. Говорила она мало, часто меняя предмет.
После того как мы еще раз заказали себе выпить, а потом еще, я почувствовал голод. Перспектива провести остаток вечера с Сери казалась мне очень привлекательной, и я поинтересовался у нее, где здесь можно прилично поесть.