ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ

Лиддел Гарт Бэзил Генри

Находясь в Лондоне, Лоуренс виделся с Тренчардом, который спросил его, куда он хотел бы направиться, и со своей стороны предложил Шотландию, как удаленную от центра. Однако это было не особенно желательным для Лоуренса, и вместо Шотландии он был назначен в Кэттуотер у Плимут-Саунд, где имелась станция морской авиации. Хотя последняя и находилась далеко от Лондона, а следовательно, и от его друзей, он нашел такие условия, которые в значительной мере компенсировали эти недостатки. Когда он имел несколько свободных часов, которые мог провести за пределами станции, он всегда встречал в доме леди Астор самое разнообразное общество.

К несчастью, с приходом нового министра авиации или, вернее, с возвращением старого — лорда Томпсона — на горизонте

появилось новое облако. Несмотря на таланты Томпсона и доказанную им готовность пожертвовать своей военной карьерой из-за политических убеждений, он был одним из многих лиц, которые не могли понять Лоуренса. В разговоре, который произошел вскоре после возвращения Томпсона в министерство, он выказал заметное предубеждение против оставления Лоуренса в рядах авиации. Это было им сделано не по личным мотивам, но все же было ясно, что досада, вызванная отказом Лоуренса написать историю авиации, сделала Томпсона более восприимчивым к враждебным выступлениям в отношении Лоуренса со стороны некоторых офицеров.

Тренчард сознавал моральное значение присутствия Лоуренса в рядах новой службы, для создания и поддержания которой он приложил столько стараний. Это мнение разделяли и его лучшие помощники. Однако людям меньшего кругозора, которые всегда болезненно относились к тому, чего они не понимали, не нравлся факт нахождения в их рядах критически настроенного человека, каким был Лоуренс.

Подобные люди, не умеренные в самих себе, испытывали острое беспокойство перед лицом подчиненного, который заставлял их чувствовать себя ниже его. Они инстинктивно искали выхода, обвиняя Лоуренса в недисциплинированности или… если это было невозможно, в том, что его присутствие «скверно отражается на дисциплине».

Дотошная корректность Лоуренса производила поразительное впечатление. Я никогда не забуду, как однажды, когда Лоуренс в военной форме был со мной в деревенском отеле, к нам подошел в несколько «приподнятом» настроении офицер, недавно назначенный к нему на станцию. Узнав Лоуренса, офицер попытался проявить по отношению к нему покровительственную фамильярность. Лоуренс вытянулся во фронт и на все попытки офицера заговорить с ним отвечал с холодным уважением, которое трудно было долго выдержать. Для постороннего наблюдателя инцидент был в высшей степени забавным и поучительным.

30 сентября Лоуренс виделся с Тренчардом, который заявил ему, что впредь он должен будет выполнять обязанности обыкновенного рядового авиационной части. Ему запрещалось летать и куда-либо выезжать из Англии, даже в Ирландию. Он не должен был посещать или разговаривать с кем-либо из «больших людей». Когда Лоуренс просил для примера указать последних, то ему были названы имена Уинстона Черчилля, Остина Чемберлена, лорда Биркенхеда, сэра Филиппа Сассун и леди Астор, т. е. виднейших членов политической партии, находившейся в то время в оппозиции.

Лоуренс решил лучше согласиться на эти тяжелые условия, чем покинуть любимую им службу.

Вынужденное воздержание от умственной работы дало ему возможность продолжать урывками перевод в прозе «Одиссеи», который был поручен ему американским издателем за гонорар, значительно превышавший тот, который он когда-либо получал за оригинальный труд.

Вначале он рассчитывал сдать перевод к концу 1929 г., но вынужден был отложить свою работу, о чем решил не особенно сожалеть. «Говоря по правде, мне было гораздо приятнее выполнять что-либо для авиации, чем заниматься своей личной работой; поэтому я охотно освобождался от всего, когда на меня нажимали». Хотя на святках он и «сидел в прохладной штабной канцелярии и корпел над Гомером», к новому году работа не была готова и наполовину. В конце года он снова отметил у себя в дневнике: «Я работаю над „Одиссеей“, как тигр, в надежде закончить ее следующей весной; она отнимает у меня все вечера, а иногда и дни, и я решил не отдыхать, пока не закончу этой работы. Учитывая перерывы, она должна быть готова.в апреле, а когда наступит целое лето для отдыха, я буду с кучей денег в кармане и без всяких стесняющих меня обязательств». Если Лоуренс и надрывался над работой, то он, во всяком случае, убедился, что столь тщательное чтение греческих классиков было очень полезным занятием.

Вскоре после этого работа была, наконец, закончена. Последний период был прерван требованием выполнить задание для авиации и флота. На протяжении двух лет Лоуренс пытался различными способами убедить министерство авиации в необходимости и возможности постройки новых типов катеров, пригодных для обслуживания гидросамолетов, — катеров, которые могли бы быстро приходить к ним на помощь в случае аварии, спасать экипаж и не дать самолетам утонуть. В этом деле ему помогли вновь появившийся энтузиазм и его знание техники, которые, наконец, в 1931 г. принесли свои плоды. Поставщики изготовили опытные катера, и Лоуренсу было поручено произвести испытание катера конструкции Скотт-Пэйна. В процессе испытания Лоуренс хорошо изучил побережье Англии. В результате проведенных опытов была заказана большая партия. Катера могли идти со скоростью 45 км в час, что вдвое превышало быстроходность старых катеров; они обладали прекрасной мореходностью, обслуживались двумя человеками и имели застекленную каюту для медицинского персонала. Корма была сконструирована таким образом, чтобы иметь возможность подойти между поплавками и удержать тонущий самолет на воде. Удобство, простота и доступность внутренних частей были продуманы и рассчитаны поразительно или, вернее, были бы поразительны для тех, кто не знал, что частично это было делом Лоуренса.

Уже давно чувствовалось, что единственный способ, который позволил бы Лоуренсу примирить его возродившееся стремление к конкретной работе с постоянным отказом от присвоения ему какого-либо чина, заключался в том, чтобы использовать его на независимой работе, где отсутствовали бы старшие начальники.

То обстоятельство, что быстроходные катера были в некотором отношении чуждыми для авиации, облегчило возможность применения правил службы, не связанных с чином. Достижение этого удачного разрешения вопроса об использовании Лоуренса обязано главным образом сэру Джеффри Сальмонду, который в арабскую кампанию был всегда готов прийти ему на помощь.

Работа заставила Лоуренса перебраться в Саутгемптон, откуда он совершил свои длительные морские переходы к восточному побережью и в Шотландию, доставляя катера по мере их приемки на соответствующие станции морской авиации. Однако осенью 1932 г., когда одна из воскресных газет опубликовала сведения о новой деятельности Лоуренса, опять произошел перерыв в его работе. Статья настолько повлияла на министерство авиации, что оно временно отстранило Лоуренса. Оно боялось гласности, которая им воспринималась болезненно, в отношении же «рядового авиационной части Шоу» министерство авиации было особенно чувствительно. Министерство мало считалось с ценностью службы в авиации «полковника Лоуренса», оно больше беспокоилось о возможности ответа на запрос любого члена парламента, выступающего с критикой деятельности министерства, что ни одной отрасли военного дела не удалось столько сэкономить на зарплате, как авиации, которая имеет технического специалиста по ставке рядового авиационной части.

К счастью, здравый смысл Джеффри Сальмонда заставил его вскоре вернуть Лоуренса к исполнению его прежней работы. Одним из последних мероприятий Сальмонда перед его преждевременной кончиной было обещание предоставить Лоуренсу средства для производства дальнейших опытов. Хотя непосредственной целью этих опытов являлось обеспечение еще более быстрой помощи морским самолетам, но результаты, несомненно, смогли оказать косвенное влияние на достижение безопасности и в будущей подводной войне.

Несколько лет тому назад единственным желанием Лоуренса было продлить до конца жизни свою службу в авиации, срок которой истекал в 1935 г. Но он сомневался в возможности этой пожизненной службы, говоря, что чувствует себя старым, а жизнь становится все более трудной.