Ловец бабочек
Шрифт:
Он глядел и так.
И этак.
И даже на стул забрался, благо, тот избежал участи быть размалеванным. Но ясности не прибавлялось. Напротив, от обилия бабочек зарябило в глазах.
– Разберемся, – буркнул Себастьян и прошел дальше.
Если первую комнату можно было поименовать гостиной, то теперь он оказался в спальной комнате… благо, здесь без бабочек обошлось.
Комната велика.
Светлые обои отменного качества, но не менялись давненько, вон, на стене самую малость светлей, нежели в углах. Кровать солидная…
…на
…нет, без жены спится лучше. Мало ли, вдруг жена храпеть будет…
…если вдруг Себастьян все же соберется расстаться с такою удобной холостою жизнью, то надо будет проверить… или сразу список требований составить? Не любопытна, не болтлива, не храплива…
Тьфу!
Он едва не плюнул на пушистый ковер. Нашел о чем думать… а все-таки выветривается чудо-зелье, слава тебе Вотан, защитник простого люда от коварных бабьих происков.
…ковер.
…ворс высокий. Край – ровный. Подложка чистая да и пыли под ковром почти нет. И думать нечего, тот самый, новый, на который потратился пан живописец перед смертью. И комод… кажется, не так давно Себастьян имел честь лицезреть подобный в витрине местного магазина.
Один за другим Себастьян выдвигал ящики комода.
Белье.
Кальсоны… полотняные. Батистовые в цветочек. Шерстяные с начесом и пуговками. Рубахи нательные. Платки носовые. Нижний ящик вовсе почти пуст – пара белых шелковых чулок не в счет. Хотя любопытственно, зачем скромному живописцу белые чулки, ко всему женские?
На комоде – пара подсвечников с оплывшими свечами и пустая рамка, из тех, что продают к дагерротипам за полтора медня…
Интересно.
Кровать… белье шелковое, хорошего качества, тоже, судя по виду, относительно новое… в беспорядке пребывать изволят, будто кто-то спал…
…двери.
Одна в гардеробную, весьма просторную.
…на двоих рассчитана, а потому с полдюжины костюмов в ней глядятся по меньшей мере жалко. Да и ношены они. Есть пара приличных, но те отдельно висят, упакованы в чехлы из сатину, чтоб не запылились. Выстроились шеренгой ботинки и туфли с острыми носами, сапоги зимние, растоптанные и рядышком – щегольские белые штиблеты, уж год, как вышедшие из моды. Имелись тут и сандалеты, каковые прилично было бы надеть к соломенной шляпе где-нибудь на водах.
В Гольчине вод не имелось, а вот сандалеты были.
И шляпа соломенная.
А к ней – кожаный картузик с тремя медными пуговками. И цилиндр был, высокий, лоснящийся, набитый драными подштанниками, чтоб, значится, от хранения форму не потерял и упругость. Странно только, что не в коробку положен, как соломенная шляпа с широкою лентой.
Себастьян шляпу примерил.
Глянул на себя в зеркало и фыркнул: вновь вы, воевода, себя не по-воеводску ведете, ибо вам надлежит не самому по комнатам хаживать, но отправить верных акторов, чтоб они да копытами землю рыли. Вам же, на старания глядючи, останется лишь
По ситуации.
– Вотан упаси, – Себастьян шляпу вернул и вздохнул.
…уволится.
…точно уволится. Если его в местном городишке, спокойном да мирном бумаги мало что не одолели, то чего уж о Познаньске говорить? Нет, долгих лет Евстафию Елисеевичу, пусть и дальше сиживает он на казавшимся таким удобным воеводском месте, а Себастьяну и в акторах неплохо живется.
Вторая дверь вела в мастерскую.
Любопытственно.
Это он всех своих клиентов через спальню водил?
Или…
Обойдя комнату, которая оказалась перестроенною из двух, поменьше – этакие перемены, надо полагать, немалый ущерб карману нанесли – Себастьян убедился, что догадка его верна. Имелась и другая дверь.
Махонькая.
Неприметная.
Незапертая. И выходила она на черную лестницу.
– Эй, есть тут кто? – крикнул Себастьян, и эхо голоса его прокатилось по ступеням.
…кто…кто… кто…
– Сам хотел бы знать, – буркнул он, хмурясь.
Коль не отозвались, стало быть толпятся подчиненные его у парадное двери. Ждут высочайших указаний.
Издеваются?
– Ваше благородие! – отозвались снизу. – Это вы будете?
– Я.
Настроение улучшилось.
– А ты кто? – Себастьян свесился, силясь разглядеть хоть что-то. И все ж неудобно, получалось, что клиентам, коль таковые случались, пришлось бы подниматься по этой темной и узкой лестнице.
…или тем, кто представлялся клиентами.
…может, и вправду вся сия живопись сугубо для виду?
Нет, не стоит спешить с выводами.
– Егорка!
Егорка, значит… Егорок среди личного состава Себастьян не помнил. К стыду своему, он этот личный состав знал, мягко говоря, слабо.
– Подымайся, Егорка…
Себастьян поднял голову.
А ведь лестница на чердак ведет. И чердак оный аккурат над мастерской расположен. И заглянуть туда… Себастьян заглянет. От Егорку, кем бы он ни был, дождется и заглянет.
Егорка же поднимался быстро, перескакивая через ступеньку, а когда и через две. Он громко топотал, и топот этот уходил куда-то вниз, дробясь и порождая свое эхо, отчего казалось, что по лестнице несется целый гусарский полк.
С конями вместе.
Выскочивши на площадку, Егорка увидел Себастьяна и обмер.
Покачнулся.
Вытянулся. Щелкнул каблуками… попытался.
– Егорка, значит, – задумчиво произнес Себастьян, разглядывая приобретение. – И откуда ты здесь взялся, Егорка?
Был мальчишка невообразимо худ и страшноват. Круглая голова его торчала на шее, что тыква на палке. Шея была тонка и синевата, а голова, напротив, округла и ушаста.
Крупный нос.
Светлые бровки домиком.
Глаза ясные незамутненные.
– Так… я подумал, а вдруг кто выскочит, – сказал Егорка и покраснел. Ушами.