Ловушка для Горби

Тополь Эдуард Владимирович

Именно в эти три минуты:

в Москве было объявлено военное положение, три танковых и шесть дивизий «спецназа» вошли в город, а вся армия, авиация, флот и ракетные части были подняты по боевой тревоге — отразить атаку извне, если покушение на Горбачева — это дебют иностранной агрессии;

лучшая гэбэшная дивизия имени Дзержинского блокировала Кремль — на случай, если вслед за устранением Горбачева планировался кремлевский переворот;

бастовавшие железнодорожники Кавказа, Сибири и Прибалтики добровольно прервали забастовку, Всесоюзный Стачечный Комитет строителей объявил об отмене всеобщей стачки, назначенной на завтра, а Координационный Центр Оппозиционных партий — об отмене всех митингов и демонстраций;

все телестанции мира прервали свои передачи и показывали

момент покушения, безостановочно повторяя эти сенсационные кадры (на Съезде партии были операторы 43 крупнейших телестанций со всего света).

И только Московское телевидение, прервав, конечно, прямую передачу из Дворца Съездов, пыталось успокоить население: «Уважаемые товарищи! — говорил Кириллов, самый популярный диктор программы „Время“. — Правительство призывает вас сохранять спокойствие. Товарищ Горбачев доставлен в больницу, врачи принимают все меры…»

Но как раз в эти минуты врачи ничего не предпринимали, а ждали своего американского коллегу. Министерский вертолет маршала Вязова взял доктора Доввея прямо с крыши Американского посольства, полторы минуты занял полет от здания Посольства до Кремлевской больницы, и все это время Раиса держала оборону, не подпуская врачей к мужу, хотя он лежал на операционном столе без сознания. Наконец, Вахтин просто отшвырнул ее («грубо, как бык», говорила потом Раиса), подошел к Горбачеву и начал операцию, и в этот момент в операционную вбежал американский врач Майкл Доввей. «У меня не было выхода, Михаил Сергеевич, — объяснял потом Вахтин Горбачеву. — Вы могли умереть от пневмонии. Потому просить прощенья у Вашей жены я могу только за то, что не оттолкнул ее раньше. Мы бы не имели сейчас такого абсцесса!..»

— Батурин, не корчите из себя героя! Мы тоже члены партии, но мы же не давали Вам полномочий стрелять в товарища Горбачева, — произнес Марат Ясногоров, Председатель Партийного Трибунала. — А пронести оружие через шесть контрольных пунктов в Кремлевский Дворец одному человеку вообще невозможно. Значит, кто-то дал вам этот пистолет уже в зале. Кто? Назовите сообщников!..

Большой, в полтора квадратных метра, настенный японский телеэкран системы High Definition создавал почти полную иллюзию присутствия в палате Батурина и Партийного Трибунала. Батурин перевел взгляд своих светлых глаз с Ясногорова на других членов Трибунала и усмехнулся:

— Несколько лет назад немецкий мальчишка один пролетел над всей страной от Балтики до Красной площади. Я тоже пронес пистолет сам, в кармане…

— Как держится! Как спокойно держится, стервец! — подумал Горбачев. Так можно держаться только в том случае, если знаешь, что у тебя за спиной надежное прикрытие. Но кто же мог обещать убийце свое покровительство? Наверняка, только тот, кто и сейчас обладает значительной властью. Так неужели это Лигунов? Если бы Горбачев был убит, именно Лигунов, давний конкурент Горбачева в Политбюро, стал бы Генеральным. Никто другой. Так неужели он решился?..

— Повторяю, у меня нет сообщников и вообще тут нет заговора, — словно отвечая на мысли Горбачева, продолжал Батурин. — А вот единомышленники — вся наша партия. И потому я говорю: я стрелял по долгу коммуниста и от имени партии. Если разрешите, я объясню…

«Разреши ему! Пусть объяснит!» — чуть не сказал Горбачев в экран Председателю Трибунала Марату Ясногорову. Он не знал этого Ясногорова — кто такой? Откуда? Партийные Трибуналы были введены только в этом году, когда выяснилось, что 18 миллионов служащих советской партийно-бюрократической машины уже не только открыто саботируют перестройку, но и повсеместно наживаются на ней — берут гигантские взятки с кооперативов, рэкетиров, сельских арендаторов. Причем суммы взяток — чаще всего, в американских долларах — затмевали рекорды даже брежневской семейки в эпоху ее правления. И тогда Горбачев решился на чистку партии. Это была рискованная затея. В тридцатые годы Сталин проводил такие чистки террором, и тогда партия отдавала ему своих вождей и героев — лишь бы выжить самой. Но, выжив, партия научилась заранее убирать тех лидеров, у которых обнаруживались опасные для партократии замашки

сталинизма. Так слетели и Маленков, и Жуков, и Хрущев, и Шепилов… Потому Горбачев повел чистку руками самой партии. Членов Трибунала подбирали из числа рядовых коммунистов, не занимающих административных постов, и они бестрепетно гнали из партии как старых, так и новых бюрократов. Несколько десятков крупных, показательных процессов над «скрытыми врагами перестройки» помогли Горбачеву восстановить свой авторитет в глазах народа, мечтающего о «сильной руке», и доказать публике, что тотальная нехватка продовольствия в стране вызвана врагами и саботажниками перестройки — партийными бюрократами. Таким образом, накануне самого критического лета 199. года — лета, на которое все предвещали общенародный бунт, взрыв, революцию, — Горбачев с помощью этих Трибуналов успел притушить страсти, переадресовать всеобщее возмущение положением в экономике и получить у Истории еще одну отсрочку.

Но сейчас он боялся, что этот неизвестный ему Председатель Трибунала Ясногоров как-нибудь грубо собьет Батурина, не даст ему высказаться…

Однако Ясногоров лишь покровительственно усмехнулся Батурину и произнес певуче:

— Да уж пожалуйста! Объясните…

Молодец, хорошо спросил, подумал Горбачев. Он даже забыл на несколько мгновений, что эти двое объясняются по поводу его жизни, по поводу той свинцовой пули, которая прошла в трех миллиметрах от его сердца. Он увлекся их словесной дуэлью, как игрой хороших актеров в телеспектакле. Батурину 34 года, он второй секретарь Волжского горкома партии, кряжистый русак, именно таких курносых русаков с голубыми глазами отбирал Горбачев во время своих поездок по стране и продвигал их на ключевые партийные и хозяйственные посты. А вот кто такой Ясногоров — черт его знает, скорей всего — никто, да и внешне он вовсе не из «горбачевской гвардии», а тщедушный какой-то, лицо худое, глаза базедовые, на вид лет тридцать. Но как красиво подсек Батурина, вежливо: «Да уж пожалуйста! Объясните…»

Стоя напротив семи членов Партийного Трибунала, Батурин чуть нахмурился, переступил с ноги на ногу, но при этом в светлых глазах его читалась ясность и несмятенность мысли.

— Что-ж! Я скажу. Что такое наша партия сегодня? Какова ее роль в обществе?

— Только без лекций, — перебил Ясногоров.

Да уж, действительно, усмехнулся про себя Горбачев. Кто ты такой, мерзавец, чтобы лекции нам читать? Я в твои годы был никем, провинциальной партийной «шестеркой», рядовым инструктором по сельскому хозяйству Ставропольского крайкома. Но я терпел, сгибался, выполнял идиотские указания брежневской мафии, интриговал и рисковал на каждом шагу, чтобы ты, сукин сын, сразу, в тридцать лет получил крупную партийную должность и полную свободу инициативы…

Батурин выпростал свой взгляд из пространства, к которому он уже собрался обратиться, посмотрел на Ясногорова и вдруг согласился совершенно по деловому:

— Хорошо. Без лекций. Я стрелял в Горбачева потому, что он отнял у меня жену, сына и родовое наследство…

Та-а-ак, разочарованно протянул в уме Горбачев, он просто шизофреник…

— Больше того, — продолжал Батурин, — Михаил Горбачев отнимает жен и детей у всех партийных работников. Возьмите статистику: сколько жен бросили своих партийных мужей десять лет назад и сколько — в этом году? В этом — в восемь раз больше! Почему? Кто поставил нас в положение презираемых и третьесортных?..

Все-таки без лекции не обойдется, мельком подумал Горбачев, но черт с ним, пусть говорит. Похоже, и Ясногоров решил так же — он откинулся к спинке стула и не перебил Батурина.

— …Россия всегда, испокон веку, была чиста от идей мелкой спекуляции и погони за наживой. Россия была отлична от всех остальных народов поиском Духовности и Высшего Смысла. И у нас, русских коммунистов, тоже был авторитет духовных лидеров мира, — говорил тем временем Батурин. — Да, духовных! Полмира открывали по утрам газету «Правда» и из нее узнавали, что МЫ назначили правдой на сегодня! Нищая, полуголодная страна была примером для народов самых сытых стран, и никто у нас не бастовал, не требовал автономии и даже в мыслях не посягал на власть нашей партии…