Ловушка
Шрифт:
Пробыли мы там часа два, и вдруг, не знаю почему, стало мне как-то не по себе. Я говорю полковнику – пойду, мол, взгляну, как там с квартирами для солдат. А в деревне оставался еще кое-кто из французов, они к нам присматривались с любопытством и робостью. Похоже, оккупанты над ними так измывались, что они и на нас теперь глядели с опаской, а может, просто уже привыкли к немцам. Одним словом, я подумал, что, раз я говорю немного по-французски, не мешало бы мне наладить связь с населением; ну, пошел я по деревне, заговаривая с каждым встречным, – втолковывал им, понимаешь, что мы союзники и друзья, что они, дескать, освобождены и все прочее. У одного из
Француз, тот, что сидел с двумя женщинами, с виду был хоть куда, из тех, знаешь, высоченных, дюжих, чернобородых французов с этаким басом, каких сейчас и не встретишь – их всех поубивали. Я просто диву дался – такой парень в деревне, где и мужчин-то совсем не осталось, одни старики да мальчишки. А еще меня удивило, что лицо и руки у него были бледные, как воск. И такая это была нездоровая бледность, точь-в-точь как у ростков картошки, лежащей в погребе. Подошел я к этим людям и заговорил с ними. Женщины были до смерти перепуганы, и все поглядывали то на меня, то на француза. Я говорю: «Бонжур», и мужчина по-французски, конечно, спрашивает: «Мсье – английский офицер?» – «Да, мсье, я капитан английской армии, мы ведь ваши союзники».
Он повернулся к женщинам: «Вот видите! Я был прав! Мсье – англичанин, союзник, друг. Что я вам всегда говорил – вместе с англичанами мы им зададим, этим бошам!»
Тут я страшно смутился – женщины, понимаешь, кинулись целовать мне руки, я тихонько отстранил их и спросил у француза: «Но кто же вы такой?»
– Мой капитан, я капрал сто двадцать пятого линейного полка.
– Капрал 125-го полка! А что же вы здесь-то делаете?
– Мой капитан, я здесь с августа четырнадцатого года.
Я еще больше удивился и спрашиваю:
– С августа четырнадцатого? Каким же образом?…
– Сейчас объясню, мой капитан. После отступления от Шарлеруа я и Шестеро моих товарищей были отрезаны от полка и пробирались к своим. Возле этой деревни мы наткнулись под вечер на разъезд улан. Двоих мы убили, остальные бежали, но я был ранен в ногу. Я не мог идти дальше. Тогда я обратился к своим товарищам. Друзья мои, – сказал я, – мы солдаты 125-го линейного полка, мы нужны Франции. Пока нас остается хотя бы двое. 125-й полк существует, и старший по чину – командир. Я приказываю вам отнести меня вон к тому дому и там оставить. Дюваль Жорж, ты старший. Ты примешь командование 125.-м полком, вы будете продолжать отступление и явитесь для дальнейшей службы к первому же офицеру, которого встретите…
Он так увлекся своим красноречием – французы вообще любят поговорить, – что расписывал бы все эти события без конца, но я перебил его:
– Хорошо, хорошо, капрал, но почему вы здесь до сих пор? Как это вас немцы не схватили?
– Сейчас объясню, мой капитан. Эти замечательные патриотки, – тут он положил обе руки на плечи женщинам, – приютили меня, перевязали рану, уложили в постель. Через три дня стало известно, что немцы вот-вот займут деревню. Эти женщины испугались, что меня убьют, и спрятали меня в погребе. Там я прожил более четырех лет, кормясь тем, что этим добрым душам удавалось достать, и выходя из своего убежища лишь в самые темные ночи, чтобы хоть немного подышать воздухом. Сегодня, впервые с августа четырнадцатого года, я увидел солнце.
Они пригласили меня в дом, и француз показал мне погреб, где он прятался. Погреб был разделен на две половины.
Мы поднялись наверх, и женщины заставили меня выпить чашку кофе – по-моему, варево это было из жареных желудей. Поболтали мы о всякой всячине, и я изо всех сил старался расположить женщин к себе – они еще не избавились от страха и недоверия. Потом капрал спросил, где я остановился. Я ответил, что штаб у нас в бывшей комендатуре. Тут он вскочил с места и стиснул кулаки:
. – Слушайте, мой капитан, слушайте и не теряйте ни секунды! Вчера ночью, перед вашей атакой, мы уже знали, что немцы собираются отступать. Кругом была отчаянная неразбериха. «Завтра, – сказали немцы крестьянам, – сюда явятся ваши друзья – англичане. Мы им припасли подарочек». Мои друзья передали мне эти слова, и я счел своим долгом пойти на разведку и собрать сведения. Я крался вдоль изгородей и прислушивался. Я слышал, как немецкая пехотная часть выстроилась и отправилась занимать позиции, с которых вы их потом выбили. Кругом было совсем темно, только из погреба за комендатурой пробивался луч света. Я подполз и вижу трех бошей-саперов за работой. Они что-то закапывали в земляной пол. При этом они переговаривались и смеялись, но я не мог понять, О чем идет речь. Вдруг один из них сказал: «Энгландер», взмахнул руками, надул щеки и с шумом выпустил воздух, будто хотел изобразить взрыв. Они там зарыли взрывчатку. Я в этом просто уверен. Бегите, мой капитан, не теряйте времени, вы должны предупредить наших товарищей. Ну, ты понимаешь, медлить я не стал. Крикнув «пардон, медам», я вылетел из дома и во весь дух побежал к штабу. Сорвав с головы каску, придерживая противогаз, колотивший меня по груди, мчался я по улице и был уже шагах в двадцати от комендатуры, когда раздался страшный взрыв. Казалось, не только наш штаб, но и половина деревни взлетела на воздух. Что-то шарахнуло меня по лицу, потом треснуло в бедро и в пах, и очнулся я уже в санитарном поезде.
Краули глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла.
– Боже правый! И все в штабе погибли?
– Все до одного, это я уже потом узнал. Полковник, его помощник, начальник штаба, офицер связи, сигнальщики, связисты, денщики, старшина. Всех в клочья.
– Тебе повезло!
– Ты так думаешь? А я, представь, иногда сомневаюсь в этом.
– А куда девался тот французский капрал?
– Кто его знает. Я больше о нем не слыхал, но иногда я спрашиваю себя, из одного ли патриотизма действовали эти патриотки. Капрал-то был здоровенный малый, и больно уж хорош собой…
Примечания
1
Панглосс – персонаж из произведения Вольтера «Кандид».
(обратно)
2
Уичерли – английский драматург XVII века. Мистер Хорнер – герой его комедии «Деревенская жена».
(обратно)