Шрифт:
Ложь
Кто-то скажет, и все поверят:
Одиночество горше полыни…
На засов я закрою двери
И расправлю усталую спину.
Одиночество – не диагноз.
Не болезнь, не порок, не увечье.
Просто души бывают разные –
Мне не нужен весь мир на плечи.
Не нужна суета и движение,
Ощущение стаи не нужно –
Чашка чая подарит забвение
И согреет озябшую душу.
Вы
Быть ненужным, пустым и разбитым.
Но признайтесь себе: вы стремитесь
Перестать ощущаться забытым?
Но не всеми, а кем-то конкретным.
Братом, мужем, сестрою, родными…
Почему же должно быть запретным
Одному быть, но стойким и сильным?
Мне не больно. Не страшно. Не грустно.
Я одна, как тот лист на ветру…
Я свободна, но в сердце не пусто.
Я смеюсь. Я танцую.
Я вру.
Звёзды
Лепестками увядшей сирени
С неба сыплются яркие звёзды.
Им не больно – они почти тени,
А внизу их пуховые гнёзда…
Там, в долине у моря, их земли,
Где у каждой отец и подружка,
Где за ужином бабушка дремлет,
А на завтрак – с лимоном ватрушка.
Они счастливы, веришь? Я верю.
Им не скучно, не страшно, не грустно.
Они светят в открытые двери,
И стучатся в глазок там, где пусто.
Звёзды греют, как солнце в июле,
Как пуховый платок и какао.
На дежурстве Антон, Глеб и Юля…
А тебя как зовут? Может, Слава?..
Быть звездою не сложно, поверь мне.
Осветить чей-то путь и утешить,
Ну, чего ты сидишь?! Скорее!
Хочешь полную горсть черешен?
Ноябрь
Лимонно-апельсиновым желе
На землю мягко осень опадала,
А я застряла в хмуром ноябре,
Уснула крепко, словно век не спала.
И в мире серости, туманов и озноба
Мне виделся чудесный сон о том,
Что мы гуляли полем, слышишь, оба –
Шагали в разнотравье босиком…
Ты шёл к ручью, а я бежала к счастью,
И бабочка вдруг села на плечо,
Шепнула о непрошенном ненастье –
Босым ногам вмиг стало горячо.
Горело поле и мечты горели,
И травы, и надежды, и душа…
Но разве ж так бывает, чтоб в апреле
От боли онеметь, едва дыша?..
Я оглянулась – ты стоишь, смеёшься.
Хохочешь, словно древний Люцифер.
И огненный ручей ужами вьётся,
Ласкает твои стопы, лицемер…
Зажмурюсь, чтоб не видеть крышку гроба,
И прочь из плена-сна бегу скорей
В мир серости, туманов и озноба –
Навек в душе двенадцать ноябрей.
Мы странные…
Мы странные. Мы жаждем тишины,
Но с жадностью голодного койота
Себя бросаем в зной глухой толпы
И массовости воспеваем оды.
Мы странные. Никто не любит боль,
Однако войны почему-то не в новинку,
Хоть каждому из нас на рану соль,
Когда солдат собой накроет мину.
Мы странные. В любовь никто не верит,
Однако песни и сонеты лишь о ней…
И вечерами мы не запираем двери
В надежде жертвой стать её сетей.
Мы странные. Нам чуждо быть жестокими,
Но посмотрите на зверей и на людей:
Животное – не лев четвероногий,
Животное двуногое теперь.
Мы странные. Мы жить хотим достойно,
Но руки в кровь стирать хотят не все…
Но кто сказал, работать – непристойно?!
Трудяге некогда мечтать об осетре…
Мы странные, нелепые созданья –
Смешливые, наивные глупцы,
Мы вечерами мелко трусимся в трамваях,
Чтоб по ночам о счастье видеть сны.
И взять бы да исправить всю нелепость,
Перекроить мировоззрение и цель…
Но нет, нам некогда. Не в этой жизни.
Мы странные. Мы странные, поверь.
Время
Средь жестоких убийц и мучителей
Есть палач пострашнее, поверь.
Кем он будет: отцом иль учителем?..
Для него нет закрытых дверей.
Нет ключей и табу, нет запретов,
Приглашенья ему не нужны.
Он придёт в каждый дом, поэтому
Быть готовым учись с весны…
В восемнадцать тебе спокойно –
Визит старца небесно далёк.
Только, знаешь, бывает так больно:
Не работает с Ним замок.
Ты не смейся – смешного здесь мало.
Я ведь знаю, о чём эта боль:
Ляжешь спать в двадцать два, а проснёшься
Сорок пять – твоя новая роль.
Ну и что? – спросишь ты равнодушно.
Сорок пять не предел, не конец.
Да, пожалуй… Но, знаешь, так душно
Понимать: ты уже не юнец.
Не ребёнок и даже не юноша.