Ложа чернокнижников
Шрифт:
Я лежу без сна рядом с Салли и фантазирую о своем будущем, от которого навсегда отказался… В нем, в этом будущем, я откладываю свой гримуар с золотым обрезом в черном кожаном переплете и возвращаюсь в спальню, чтобы переодеться. Она (думаю, ее зовут Аннабель) вскидывает на меня удивленные глаза лани. Она склоняется над полосатым диваном в стиле эпохи Регентства, чтобы вынуть из шляпной коробки соломенную шляпку, украшенную белыми цветами. Платиновые серьги с сапфирами подчеркивают красоту лица Аннабель. Собираясь на оперу в Глиндебурн, она надела синюю накидку в тон сапфирам, облегающее платье и синие замшевые туфельки. Я прошу ее помочь мне застегнуть золотые запонки. Она бросает шляпку и спешит ко мне. Она — во власти магического Взгляда, и вообще все заклинания из «Теории и практики магии» дают мне власть над ней и над любой другой женщиной. Шофер ждет нас
6 августа, воскресенье
Сегодня утром я целую вечность наблюдал за зайцем, который сидел, как часовой, на нашем крыльце. Потом вдруг, бог знает как, он почувствовал мое присутствие и прыжками скрылся в лесу. Уже пять или шесть недель я ничего не писал в этой тетради, и уже с трудом припоминаю, какие странные вещи случились за это время. Мне удалось перевести свою стипендию в отделение банка на Кастл-стрит. Мы сняли домик на окраине какого-то леса. Салли просто балдеет — ей так нравится играть в «дом». Мы разыгрываем сценки из жизни семьи, живущей в пригороде. Под конец завтрака, оторвавшись от свежего номера журнала «Роллинг Стоун», я говорю, что мне нужно бежать, иначе я пропущу свой поезд и опоздаю в контору. Салли начинает метаться в поисках зонтика и проводит платяной щеткой по моей футболке. Потом мы выходим на крыльцо, она целует меня на прощанье, я огибаю дом и, прокравшись через заднюю дверь, сажусь писать заметки о групповой динамике в группе сатанистов Северного Лондона и тому подобном дерьме.
Когда я отошел от мефедрина, я забросил свой дневник в полной уверенности, что никогда больше не захочу увидеть его ненавистную черную обложку. Напряжение оттого, что нужно вести дневник, — это был просто мрак. Ежедневно записывать все свои поступки противоречит моим инстинктам, как и пытаться утром вспомнить, что приснилось ночью. Уверяю вас, такие вещи лучше не вспоминать. Каждый раз, когда я усаживался за дневник, я чувствовал, как во мне усиливаются ужас и отвращение, конечно, не считая тех случаев, когда я был под кайфом. Мне казалось, будто я пытаюсь втиснуть двух людей в одно слабое, тощее тело.
Один Питер совершал поступки, а другой Питер писал о них, сильно привирая. Тем не менее за последние дни мне пришлось покопаться в своих дневниках, чтобы дополнить свои исследовательские заметки. Читать старые дневники — увлекательное занятие. Это все равно, что залпом выпить несколько бутылок прошлого. В любом случае здешняя жизнь понемногу надоедает. Поэтому я решил снова вести дневник, но на этот раз он никоим образом не будет походить на сатанистский бортовой журнал. Я хочу, чтобы мой дневник был как у Торо, чтобы ощутить себя ближе к природе. Я хочу научиться смотреть на окружающий мир широко открытыми глазами. Генри Торо, американский анархист, жил отшельником в глуши и написал дневник длиной в два миллиона слов, уместившихся в тридцати семи записных книжках; когда же под рукой не было бумаги, он писал на бересте. Такой дневник очистит меня от городских недугов и дурных воспоминаний о Хораполло-хаусе. Вольный дух, я затеряюсь в лесах Суррея. На природе легко быть хорошим.
На месте этого городка мог оказаться любой другой. Битлз, пожалуй, мог ли бы описать Фарнхэм так:
the corner is a banker with a motor car… dum de dum.
There beneath the blue suburban skies… dum de dum de dum
A pretty nurse is… о
«Хорошенькая девушка» занята тем-то и тем-то. Беда в том, что я плохо помню слова. «Penny Lane» и «Strawberry Fields» — эти пластинки тоже пали жертвами моего поспешного бегства из Лондона. Чтобы снова обзавестись всеми пластинками, которые я оставил в Хораполло-хаусе, понадобятся годы. Салли попросила Пэтси переслать ей проигрыватель и другие вещи поездом. Все прибыло в полном порядке, хотя Пэтси и сообщила, что в комнате Салли все перевернуто вверх дном. Однако ничего не пропало. Кроме того, я говорил по телефону с папой и узнал, что какие-то подозрительные личности — то ли переписчики, то ли газовщики — ошивались возле нашего дома в Кембридже. Так или иначе, Ложе чернокнижников не удастся разнюхать, где мы поселились, но, возвращаясь к тому, с чего я начал, пока что мой выбор ограничен музыкой Салли, что означает, что она закормила меня Донованом. До сих пор я здесь купил только две пластинки —
Мы забрались в самую глубь жилой пригородной зоны, откуда люди на работу ездят в город. На Уэст-стрит я встречаю молодых людей в претенциозных костюмчиках, — предел их мечтаний — быть принятыми на службу в местную Торговую палату. Здесь есть женщины в платках, собачники, выгуливающие своих питомцев, огородники, которые возят свои овощи в город на рынок, и странные жлобоватые типы, которые еще не слышали, что время рокеров прошло. Мы с Салли торчим от газеты «Фарнхэм-Геральд». Однако в городке вовсе не все цивилы, как может показаться сначала. Несколько дней назад я засек парочку хипарей, которые пытались купить пластинки в книжном магазине, но явно были настолько обкуренными и так хихикали, что не смогли договориться с продавцом, и им пришлось уйти с пустыми руками. В дверях мы даже вроде улыбнулись друг другу. От Фарнхэма до Финдхорна, от Форментары до Катманду братство хиппи подобно братству свободных каменщиков — это всемирное братство хипарей.
В то утро, когда мы пришли в Фарнхэм, мы с Салли обошли все улочки городка. Это заняло часа полтора. Когда мы выходили из Лондона, наш план состоял в том, что мы будем двигаться, пока не доберемся до моря или чего-нибудь в этом роде, но в то утро, когда мы бродили по Фарнхэму, Салли решила, что Судьбе было угодно забросить нас сюда, в Западный Суррей. Итак, благодаря тому, что Салли называет «прошвырнужкой», мы очутились в зеленом поясе. В любом случае мы слишком устали, чтобы идти дальше. В пригороде я могу расстаться со своей темной тенью и стать невидимым. Салли хочет, чтобы мы жили отшельниками — совсем как Ланселот и Гиневера в годы своего покаяния после гибели Артура и Мордреда в последней битве при Камланне. Салли экспериментирует с батиком. Может быть, ей даже удастся продавать свою продукцию на рынке. Кроме того, она ищет работу в театре «Кастл-тиэтр».
Я рассказал Салли про зайца. Она сказала, что это волшебное животное и что ведьмы часто превращаются в зайцев, чтобы навредить полям фермеров и оставить коров без молока. Я здорово разозлился, потому что заяц на крыльце представлялся мне примером того, насколько мы здесь близки к природе. Меньше всего мне хотелось услышать какое-то мерзкое оккультное истолкование увиденного. Тогда я сказал, что раз уж перед нашей дверью сидела ведьма, то мы должны собрать вещи и уехать отсюда в течение часа, так как ясно, что ведьма обо всем доложит в Хораполло-хаус. Затем я прошел в спальню и стал кидать вещи Салли в коробки. Она заплакала, но я настолько вышел из себя из-за всей этой оккультной дребедени, что мне было наплевать. Салли кричала, что это у меня в душе мрак и что на самом деле ведьма — это я, а вовсе не заяц. В конце концов я пошел в город и купил у мясника зайца. Я собираюсь приготовить его сегодня на ужин. Когда я вернулся, у Салли был подавленный вид, и она не возражала, когда я сказал, что у нас будет сегодня на ужин.
Потом мы поговорили обо всем спокойнее и пришли к общему мнению, что какая бы идиллия нас здесь ни окружала, все же здесь ужасно скучно. Скука — самая важная вещь в жизни, намного важнее любви, намного важнее страха смерти. Одна только скука гонит меня вперед сквозь время. Здесь просто чудесно. Яркое августовское солнце пробивается сквозь занавески, и мы с Салли лежим в постели, прислушиваясь к пению диких голубей и шелесту листвы, и в головах у нас нет ни единой мысли. Впрочем, к счастью, мой запас волшебных бобов еще не закончился. У нас еще есть кубики ЛСД, которые я отхватил у того типа из «Райского сада Абдуллы». Сегодня вечером мы собираемся полетать в сельской тиши.
Я разрубил зайца и потушил его в сидре с луком шалот. Салли все съела, не сказав ни слова против. Заяц действительно получился вкусный, но Салли призналась, что съела его специально, чтобы уничтожить все злые чувства сегодняшнего утра, равно как и порчу, которая от него могла исходить, — а с другой стороны, она усмотрела в поедании зайца нечто шаманское — способ получить мудрость зайца. Я заметил, что если заяц такой мудрый, то почему он позволил поймать себя и съесть. Но все без толку. С Салли невозможно общаться как с нормальным, разумным человеческим существом. На десерт я подал два маленьких кусочка сахара-рафинада, пропитанных кислотой. Сейчас Салли сидит в кресле в крошечной гостиной. Она заботливо окружила себя красивыми вещами, которые помогут ей сконцентрироваться на жизни. Она говорит, что во время полета опасно даже подумать о смерти или мертвецах.