Ложный след. Шпионская сага. Книга 2
Шрифт:
Я расплатился с водителем и медленно вышел из машины, держа в левой руке красивый кожаный портфель, в котором лежали нехитрые журналистские принадлежности: блокнот, ручка и магнитофон. Интервью я собирался проводить профессионально и тщательно к этому подготовился. Но интересовало меня не то, что скажет профессор. Что у него там делается, я знал досконально, меня же интересовало помещение, то есть входы, видеокамеры на дверях и все другие обстоятельства, с которыми мне придется справиться в ближайшую неделю. Визит к профессору стал завершающей стадией подготовки к предстоящей операции по внедрению в лабораторию Стерина. Я прошел к бюро пропусков и внимательно
При входе в здание и в коридорах стояли камеры наблюдения. Но эта система – проблема нетяжелая. Ребята из группы поддержки сняли пустые коридоры и приготовили фильм для показа. Дежурному у пульта управления позвонят. На выяснение того, что звонок ошибочен, уйдет около пятнадцати секунд, после чего в камере наблюдения будет крутиться уже новый фильм с пустыми коридорами.
Получив пропуск, я неторопливо поднялся на третий этаж и начал искать кабинет профессора. Я, конечно, знал, что он находится на втором этаже, но мне было нужно зайти на третий. Именно там я увидел то, что хотел: в коридоре стояли солдаты. Получается, что перед лабораторией Стерина помимо биотермических сканеров, дающих право входа только определенным людям, стоит живой щит. Это усложняло ситуацию, но ненамного.
Желая продемонстрировать на всякий случай, что я случайно зашел не в тот коридор, я спросил проходившего мимо сотрудника института, где находится приемная профессора Моргулина, и благополучно спустился этажом ниже. Вежливая секретарша в ответ на мое представление предложила подождать немного, поскольку профессор задерживался на полчаса. Я уселся в довольно удобное кресло и принялся ждать. Дабы не терять времени и показать свой профессиональный интерес, я начал расспрашивать секретаршу обо всяких мелочах, которые хотел бы уточнить до прихода профессора. Я спрашивал в основном о кафедре. Секретарша, поддавшись соблазну поболтать с иностранцем и явно уважая мой американский акцент, за пять минут рассказала мне историю кафедры, коротко изложила биографию профессора и еще нескольких сотрудников. О Стерине – ни слова. Потом она пожаловалась на моих американских братьев, которые внесли институт в «черный» список, перекрыв таким образом доступ к международным грантам. А все из-за чего? Им, видите ли, не нравится, что на кафедру ядерной физики взяли несколько аспирантов из Ирана.
Я внимательно слушал, согласно кивая в такт ее словам, а потом добавил:
– Видимо, это после случая с Пакистаном. Возглавляющий разработки ядерной программы Пакистана доктор Хан работал в исследовательской фирме в Голландии. Впоследствии выяснилось, что он сфотографировал все чертежи, относящиеся к технологии обогащения урана и, проработав еще несколько лет, уехал на родину, где с успехом продолжил работу по созданию ядерной бомбы. И создал. А потом организовал фирму, которая продает секреты ядерных технологий всем, кто платит.
Теперь пришла очередь моей собеседницы удивиться: этой истории она не слышала. Так, взаимно обмениваясь любезностями, мы и провели полчаса, пока не приехал Моргулин.
Профессор оказался невысокого роста, чуть полноватый, седовласый, в очках с массивной коричневой оправой. Его костюм напоминал моду начала девяностых, то время, когда ученые еще считались элитой. В общем, внешне Дмитрий Петрович полностью соответствовал образу ученого. Подойдя ко мне, он извинился за опоздание, пожал мою руку и пригласил в кабинет.
Я поправил узел галстука, показывая этим легкое волнение от предстоящей встречи с ученым настолько высокого ранга, и вошел в кабинет. Там царил, что называется, творческий порядок. Посередине достаточно просторной комнаты стоял внушительных размеров старинный стол, полностью занятый книгами и папками. Вокруг стола стояли три тоже старинных стула. Около стены – книжный шкаф. Все остальное пространство оказалось пустым, не считая книг, лежавших, стопками и поодиночке повсюду.
Вообще-то я уже увидел все, что мне было нужно в здании института, но теперь требовалось закончить формальную часть. Профессор положил портфель, попросил секретаршу принести нам чаю, удобно уселся на свой огромный стул и обратился ко мне:
– Я готов, молодой человек! Что интересует серьезнейшую чикагскую газету в нашем скромном месте? Все, что знаю и могу рассказать, – расскажу.
Я быстро раскрыл свой блокнот с заранее заготовленными вопросами и спросил:
– Профессор, вам не помешает, если я запишу нашу беседу на магнитофон? Так мне будет легче работать над статьей.
– О, конечно, пожалуйста!
Я начал задавать вопросы, в основном биографического плана. Мне хотелось расположить к себе профессора, показав, что интересуюсь в большей степени личностью крупного ученого, а не институтом. У знаменитостей всегда гипертрофировано чувство собственного достоинства, хотя не все это открыто проявляют. Профессор Моргулин держался вполне скромно, с достоинством и ничем не давал понять, что знаменитость. А ведь вокруг таких людей всегда суетится свита, постоянно превознося их заслуги и напоминая об их высоком ранге. Но, похоже, профессор действительно занимался научной деятельностью, а не поддержанием собственного реноме в чужих глазах.
За чаем с шоколадными конфетами мы пробеседовали около часа. Похоже, кондитерская промышленность осталась в России на прежней высоте – конфеты оказались превосходными, что я несколько раз отметил вслух. Хозяин кабинета улыбнулся, оценив мою похвалу. Видно было, что мои слова пришлись ему по душе. В ответ он похвалил мое знание русского языка, заметив, что по акценту невозможно перепутать, из какой страны я приехал. Еще бы! Этот акцент со мной отрабатывали лучшие лингвисты Моссада!
Получив практически все ответы на свои вопросы, я спросил:
– А что за история с иранскими студентами, за обучение которых на Западе институт включили в «черный» список?
Этим вопросом я собирался рассердить профессора. Мне это было необходимо, поскольку в порыве гнева человек лучше запоминает мелкие детали. А я хотел, чтобы он запомнил меня как можно лучше. Ведь если моя операция провалится и особисты узнают, что кто-то входил в комнату с компьютером, обязательно начнется расследование. Проверят всех, кто бывал в институте последние полгода. Проверят и Джонатана Раша, но его и мое фото – два разных лица. Таким образом мне удастся сохранить личность Раша для будущих дел. Несмотря на провокационный, как мне думалось, вопрос, Дмитрий Петрович ответил не задумываясь:
– Понимаете ли, Джонатан, американского обывателя можно ввести в заблуждение этой абсолютно глупой историей. А тех, кто знает о правилах секретности, такие вещи просто смешат. Что же касается грантов… Мы их и раньше не получали, так что особенно ничего не потеряли. А не получали потому, что большинство тем, разрабатываемых в нашем институте и особенно на моей кафедре, предназначены для использования внутри страны и бюджет наш формируется из внутренних источников. Вы уж догадайтесь сами, о чем я говорю.